«Занимайся делом, а не рисуй свои картинки, как дура!» рявкнул муж. Он не знал, что я анонимно продала одну из своих «картинок» за миллион рублей.
Краски пахли терпко и сладко запах свободы.
Всеволод Петрович Соколов, мой муж, ненавидел этот запах. Он стоял на пороге моей крошечной мастерской, которая на самом деле была просто отгороженным уголком в гостиной.
Опять, выдохнул он. Это не было вопросом.
Его дорогой костюм выглядел чужеродным пятном на фоне моих холстов, забрызганных акрилом. Он брезгливо сморщил нос, глядя на палитру.
Агриппина, мы договаривались. Никаких мазюлек по вечерам. От тебя потом растворителем за версту несёт. В субботу гости придут, что они подумают?
Я молча опустила кисть в кармин. Красный цвет растекался по волокнам, живой и тёплый, как кровь.
Это не мазюльки, Сева.
А что это? он ткнул пальцем в почти законченный холст. Бессмысленные цветные пятна. Испорченный холст. Деньги на ветер.
Его прагматизм был похож на пресс. Он давил, методично и неотвратимо, превращая всё яркое, всё живое в плоскую, серую, понятную ему действительность.
Этот угол можно было использовать с умом. Поставить стеллаж для моих инструментов. Или хотя бы для зимней резины. Я уже присмотрел отличный вариант.
Я провела багровую линию на холсте. Она получилась дерзкой и кривой. Она рвала композицию на части, но именно этого я и хотела.
Занимайся делом, а не рисуй свои картинки, как дура!
Слова упали в комнате, как тяжёлые, грязные камни. Раньше они ранили. Царапали до крови, оставляли невидимые шрамы.
Но не сегодня.
Сегодня у меня был щит. Невидимый, но абсолютно непробиваемый. Я чувствовала его почти физически.
Я медленно повернулась к нему. Моё лицо было совершенно спокойным. Он ждал слёз, оправданий, крика привычного репертуара. Он не получил ничего.
Я занята, Всеволод.
Он растерянно замолчал от этого тона. Непривычно твёрдого, без тени подобострастия. Даже несколько раз моргнул, будто наводил резкость.
Чем ты занята? Разбазариванием семейного бюджета?
Я отвернулась к холсту. Моё молчание раздражало его больше, чем любой спор.
На экране ноутбука, стоявшего рядом с мольбертом, светилось входящее письмо от московской галереи. Я не закрыла его. Я смотрела на него до прихода мужа, и оно всё ещё было там, сияло в полумраке, словно маяк.
«Уважаемая госпожа Воронцова, мы рады сообщить, что ваша работа Дыхание августа была продана на закрытом аукционе. Сумма сделки составила 1 200 000 рублей».
Завтра же всё это уберёшь, бросил он уже из коридора. Я вызову замерщика для стеллажа. Чтобы к одиннадцати была дома.
Дверь за ним захлопнулась.
А я взяла тончайшую кисть, обмакнула её в белоснежную краску и поставила последнюю точку на картине.
Это была точка невозврата.
Утро ничего не изменило и изменило всё.
Воздух в квартире был тем же: с нотами вчерашнего ужина и дорогого парфюма Всеволода. Но я дышала иначе. Глубже.
Муж, как всегда, сидел за столом, уткнувшись в планшет. Он пил свой зелёный смузи полезный, безвкусный, как и вся его жизнь. Он не смотрел на меня.
Я сегодня задержусь, бросил он, не отрывая глаз от котировок. Ужин не готовь, поем с партнёрами.
Раньше я бы кивнула. Сказала бы: «Хорошо, любимый».
Сегодня я просто молча пила свой свежесваренный кофе. Ароматный, горький, настоящий.
Он поднял на меня взгляд, удивлённый отсутствием реакции.
Ты слышала? Замерщик по стеллажам придёт к одиннадцати. Будь дома.
Я сделала глоток.
Хорошо.
Всеволод удовлетворённо хмыкнул, возвращаясь в свой цифровой мир. Он получил то, чего хотел покорность. Он просто не понял, что именно я подтвердила. Я буду дома. Вот и всё.
Едва за ним закрылась дверь, я открыла свой старенький ноутбук. В нём была другая жизнь, скрытая под паролем. «Агриппина Воронцова». Мой псевдоним.
Моё настоящее имя. Девичья фамилия. Фамилия, под которой меня знали в узких кругах ценителей и которую я никогда не меняла в документах.
Счёт в иностранном банке я открыла ещё год назад, после особенно мерзкой ссоры. Просто так, на всякий случай. Сохранила туда остатки бабушкиного наследства, которые Сева считал «мелочью». Эта «мелочь» позволила мне тихо, не афишируя, участвовать в онлайн-вернисажах.
Перевод денег занял не больше десяти минут. Я смотрела на цифры. Они не опьяняли. Они давали почву под ногами. Твёрдую, гранитную.
В десять утра зазвонил телефон. Незнакомый номер.
Агриппина Воронцова? мужской голос. Глубокий, спокойный, с лёгкой хрипотцой. В нём не было металла, только бархат.
Слушаю.
Меня зовут Кирилл Лебедев. Я владелец галереи, представлявшей вашу работу. Звоню, во-первых, чтобы лично поздравить. Это был фурор.
Я молчала, не зная, что ответить.
Коллекционер, который её приобрёл, продолжал Кирилл, человек очень известный. Он в восторге. И он спрашивает он хочет заказать у вас ещё одну работу. Для своей загородной резиденции. Тема любая, на ваш выбор. Он полностью доверяет вашему видению.
Последние слова прозвучали как музыка.
Я я подумаю, только и смогла вымолвить я.
Конечно. Не спешите. Но знайте, Агриппина, то, что вы делаете это не «картинки». Это настоящее искусство. И мир должен его видеть.
Мы говорили ещё минут десять. О красках, о свете, о фактуре. Он понимал. Он говорил на моём языке.
Когда я положила трубку, в дверь позвонили.
Ровно одиннадцать. Пунктуальность вежливость королей и замерщиков.
Я взглянула на свой угол. На холсты, на краски, на беспорядок, который был моим порядком. Моей душой.
И я пошла открывать дверь. На моём лице играла лёгкая, загадочная улыбка.
Замерщик оказался молодым парнем с усталыми глазами.
Доб
