Муж уверял, что его ночные отлучки — это работа, но я не поверила и однажды проследила за ним до старого дома, откуда доносился женский плач.

Муж уверял, что его ночные отлучки это работа. Я не верила и однажды проследила за ним до старого дома, откуда доносился женский плач.

Опять? спросила я, глядя не на него, а на то, как он торопливо зашнуровывает ботинки в прихожей.

Он замер на мгновение, буквально на долю секунды, но и этого хватило.

Лена, мы же говорили. Срочный заказ, нужно проконтролировать лично.

Его голос звучал ровно, почти равнодушно. Он избегала смотреть мне в глаза, и этот пустой взгляд в стену ранил сильнее любой ссоры.

Ложь была не в словах, а в воздухе между нами. Густая, липкая, она оседала на мебели, на наших вещах, на мне самой.

Я ничего не ответила. Просто стояла, прислонившись к дверному косяку, и наблюдала. Несколько недель назад я почувствовала на его пиджаке тонкий, незнакомый запах.

Не резкий, как духи, а едва уловимый, сладковатый как запах уходовой косметики.

Когда я спросила, он отшутился, мол, у них в офисе женский коллектив. Но он работал в IT-компании, где из женщин была только бухгалтер предпенсионного возраста.

Я поздно, не жди, бросил он уже из-за двери.

Металлический щелчок замка прозвучал, как точка в предложении, которое я боялась додумать до конца.

Внутри что-то оборвалось. Не впервые, но сегодня окончательно. Хватит.

Хватит этой муки неизвестностью, хватит делать вид, что я верю в его глупые отговорки про работу.

Я накинула пальто прямо на домашнюю футболку, сунула ноги в кроссовки. Ключи от своей машины схватила с полки, даже не думая, что делаю. Руки действовали сами, подчиняясь холодной решимости.

Я выскользнула на улицу через несколько минут после него. Его машина как раз поворачивала в конце нашего переулка.

Я держалась на расстоянии, выключая фары, когда он останавливался на светофорах. Сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать.

Он ехал не в сторону центра, где находился его офис.

Он свернул на старую дорогу, ведущую к заброшенным дачным поселкам на окраине города. Место, куда в здравом уме ночью никто не поедет.

Асфальт сменился гравием. Мою машину трясло, ветки скребли по бокам. Наконец его автомобиль остановился у покосившегося забора, за которым виднелся силуэт двухэтажного дома.

Темного, покинутого, с пустыми глазницами выбитых окон.

Он вышел из машины, не оглядываясь, и исчез в тени дома.

Я припарковалась чуть дальше, заглушила мотор. Вокруг стояла звенящая тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев.

Я сидела несколько минут, пытаясь унять дрожь. Зачем он здесь? Что это за место?

Выйдя из машины, я на цыпочках подошла к забору, стараясь не хрустеть гравием. В одном из окон на втором этаже горел тусклый свет.

Именно в этот момент я поняла, насколько была права в своих худших подозрениях. Потому что из того окна, откуда лился болезненный желтый свет, доносился отчетливый женский плач.

Тихий, полный отчаяния и боли.

Этот плач проникал под кожу, вызывая мурашки. Он был надрывным, безнадежным.

Мозг лихорадочно перебирал варианты, каждый хуже предыдущего, но все они сходились к одному измене.

Баналиной, унизительной измене, разыгранной почему-то в декорациях фильма ужасов.

Я обошла забор. Калитка была не заперта, просто прикрыта. Ржавая петля протяжно скрипнула, и я замерла, прислушиваясь. Но плач не стихал, словно не обращая внимания ни на что вокруг.

Двор зарос бурьяном по пояс. Я пробиралась сквозь него, цепляясь за колючки, чувствуя, как влага просачивается сквозь джинсы.

Дом выглядел еще страшнее вблизи. Облупившаяся краска, темные провалы окон, запах тлена и сырой земли.

Я подошла под самые окна. Теперь я слышала не только плач, но и голос Дмитрия. Моего мужа.

Ну-ну, тише, раздался его голос. Все хорошо. Я приехал. Я здесь.

Его тон таким он даже со мной не говорил. В нем была какая-то бездначность терпения и нежности, от чего у меня перехватило дыхание.

Это было хуже, чем если бы я услышала крики или стоны страсти. Это была забота. Интимная, глубокая забота о другой женщине.

Внутри поднялась волна жгучей ярости. Хотелось выбить эту хлипкую дверь, ворваться внутрь, посмотреть ему в его лживые глаза. Увидеть ее. Ту, что отняла у меня мужа и превратила нашу жизнь в этот кошмар.

Но я сдержалась. Ноги словно приросли к земле. Я представила себе сцену: я врываюсь, кричу, а он смотрит на меня с укором. Защищает ее. И от этой мысли стало нестерпимо тошнить.

Я отступила назад, в темноту, спотыкаясь о корни деревьев. Нужно было уходить.

Дорога домой показалась вечностью. Я приехала за десять минут до него. Сняла мокрую обувь, бросила пальто на кресло и села на кухне, не включая света.

Когда он вошел, я увидела, насколько он измотан. Лицо серое, под глазами темные круги. Он прошел на кухню, щелкнул выключателем и вздрогнул, увидев меня.

Лена? Почему ты не спишь?

Ждала тебя. С «работы».

Я старалась, чтобы голос звучал как можно ровнее.

Он устало потер переносицу.

Тяжелая ночь. Давай завтра поговорим.

Нет, Дмитрий. Поговорим сейчас. Я знаю, где ты был.

Он поднял на меня глаза. В них не было ни капли вины. Лишь бесконечная, поглощающая усталость и страх. Он боялся.

Что ты знаешь? тихо спросил он.

Я знаю про старый дом на отшибе. И про женщину, которая там плачет. Это и есть твой «срочный заказ»?

Его лицо окаменело. Он смотрел на меня так, словно я совершила страшную измену.

Ты ты следила за мной?

А у меня был другой выбор? Ты врал мне месяцами! Кто она, Дмитрий?

Я ждала чего угодно: отрицания, гнева, мольбы о прощении. Но его ответ ошеломил меня.

Я не могу тебе сказать.

Что значит «не могу»? голос сорвался в крик.

Это значит, что ты должна просто поверить мне. Пожалуйста, Лена, не лезь в это. Со

Оцените статью
Муж уверял, что его ночные отлучки — это работа, но я не поверила и однажды проследила за ним до старого дома, откуда доносился женский плач.
На свадьбе сын оскорбил мать, назвав её «подлой» и нищенкой, и выгнал её. Но она взяла микрофон и произнесла речь…