«Бывший умолял: „Нам с новой женой негде жить, пусти на дачу“. Я согласилась… А потом вызвала полицию и написала заявление о взломе»

**Мой дневник.**

Звонил бывший. Голос в трубке был до оскомины знакомым. Мягким, подхалимским, тем самым, что когда-то клялся в вечной любви.

Я молчала, разглядывая узоры инея на окне. После двух лет почти полного забвения звонок от Дмитрия не сулил ничего хорошего. Всегда это было прелюдией к просьбе.

Аня, не молчи. Дело есть.

Слушаю, ответила я сухо, голос треснул, как хрупкая ветка.

Он замялся, подбирая слова. Эта его манера зондировать почву, прежде чем ударить.
Понимаю, звучит странно Но у нас с Олей сейчас совсем туго. Из квартиры выселили, новую найти не можем.

Я молчала, позволяя ему выговориться. Каждое его слово падало в спокойное озеро моего равновесия, как камень.

Могла бы ты пустить нас на дачу? Буквально на пару месяцев, пока не разберёмся. Будем тихо, даже не заметишь.

*«Нам с новой женой негде жить, пусти на дачу».* Звучало так буднично, будто он просил передать соль за столом.

Как будто не было измен, лжи и того, как он ушёл, оставив меня собирать себя по кусочкам.

В памяти вспыхнула картинка. Мы, двадцать лет назад, строим эту дачу. Дима, молодой, загорелый, с молотком в руках, смеётся:
Это наша крепость, Ань! Что бы ни случилось, у нас всегда будет это место. Наш тыл.

Как ядовито звучали сейчас эти слова. *Наш тыл.* Он привёл туда другую. А теперь хочет сделать её хозяйкой.

Дима, ты в своём уме? спросила я, стараясь держать голос ровным.

Аня, прошу. Нам больше некуда идти. Ты же знаешь, Оля беременна. Не ночевать же нам на улице.

Он ударил по самому больному. Дети. То, чего у нас с ним так и не случилось. А у них вот, пожалуйста, всё легко и просто.

Я закрыла глаза. Внутри боролись два зверя. Один хотел выкричать всё, что я о нём думаю, бросить трубку и забыть навсегда. Но второй второй шептал: *это шанс.* Не простить. Восстановить справедливость.

Вы же клялись поддерживать друг друга в любой ситуации, его голос стал почти умоляющим. Он давил на чувство долга, на ту «хорошую девочку», которой я для него была столько лет.

Воспоминание. Свадьба. Мы стоим совсем юные, он смотрит мне в глаза: *«Клянусь, я никогда тебя не предам».* А потом, через пятнадцать лет, собирая вещи: *«Прости, так вышло. Чувства исчезли».*

Предал. Исчезли. А теперь просит помощи.

В голове возникла холодная, кристальная ясность. План родился мгновенно. Жестокий. Идеальный.

Хорошо, сказала я ровно, даже сама удивившись своему спокойствию. Можете пожить.

В трубке прозвучало облегчённое дыхание. Он начал быстро благодарить, что-то говорить о том, как знал: я не оставлю его в беде. Я уже не слушала.
Ключи там, где всегда. Под камнем у крыльца.

Спасибо, Ань! Ты меня спасла!

Я нажала «отбой». Ловушка захлопнулась. Оставалось только ждать, когда зверь потеряет бдительность.

Прошло два дня. Я жила как на иголках, вздрагивая от каждого звонка. *Он позвонит снова.* Ему нужно убедиться, что я всё ещё на крючке.

Звонок раздался в субботу утром.

Привет! Мы уже на месте, всё отлично, бодро отрапортовал Дима. Тон уже не умоляющий, а хозяйский.

Тут работы полно: паутина в углах, сад запущен. Но ничего, мы с Оленькой всё приведём в порядок.

Я сжала край стола так, что побелели пальцы. *«Мы приведём в порядок».* В моём доме.

Я не просила вас ничего приводить в порядок, чётко произнесла я. Я разрешила вам пожить.

Ань, ну что ты? Мы же как лучше. Оля говорит, тут воздух полезный для ребёнка. Она уже место под клумбу выбрала. Прямо под окнами спальни.

*Спальни.* Нашей спальни. Где на обоях до сих пор остались царапины от кошачьих когтей.

Не трогайте мои розы, только и смогла сказать я.

Да кому они нужны, твои колючки, фыркнул он. Оля хочет пионы. Слушай, тут ещё вопрос. На чердаке полно твоего хлама. Коробки, старые платья. Нам складывать некуда. Могу я это всё вынести в сарай?

Вспышка из прошлого. Наша первая квартира. Дима «обновил» ванну, содрав плитку, которую мы с мамой выбирали неделями. *«Она устарела, Ань, я сделаю современно»,* сказал он тогда. Получилось криво, дёшево и больно для бюджета. Его инициативы всегда обходились мне слишком дорого.

Не трогай мои вещи, Дима.

Да что ты за них цепляешься? Это же барахло! он начал злиться. Нам нужно место! Ты не можешь войти в положение? Оля нервничает, ей нельзя!

В трубке послышался шёпот, а потом тоненький, слащаво-ласковый голос его новой пассии:

Димочка, не ссорься с ней. Попроси вежливо. Анечка, мы же не со зла. Нам просто нужно где-то поставить детские вещи. Кроватку, коляску

Они разыгрывали спектакль. Он давит, она смягчает. А я должна растаять и отдать им всё.

Я сказала: не трогайте мои вещи. И ничего не сажайте в моём саду. Живите в доме и будьте благодарны за это.

Благодарны? взорвался он. Я пятнадцать лет жизни на тебя потратил! А ты за старые платья упрекаешь! Знаешь что, я замок в сарае поменяю, потому что ключ потерялся. Свои коробки заберёшь потом. Когда мы уедем.

Он бросил трубку.

Я смотрела в окно на серый городской пейзаж. Он не просто жил в моём доме. Он методично его захватывал. Переделывал под себя. Стирал меня. И смена замка это уже не наглость, а объявление войны. Что ж, войну он получит.

Я выдержала неделю. Жила обычной жизнью, встречалась с подругами, работала. Но под этой оболочкой зрел холодный, чёткий план.

В следующую субботу я поехала на дачу. Без предупреждения. Оставила машину за поворотом и подошла пешком, как вор.

Первое, что увидела, выкорчеванные кусты моих роз. Тех самых, что сажала ещё мама. Они

Оцените статью
«Бывший умолял: „Нам с новой женой негде жить, пусти на дачу“. Я согласилась… А потом вызвала полицию и написала заявление о взломе»
«Не позволю маме оказаться в доме престарелых!» — тётя забрала больную бабушку, но через три месяца выяснилось, что она отправила её в приют.