Чужая в своём доме
— Это что ещё такое? — голос свёкрови прокатился по кухне. В её руках дрожала фарфоровая чашка из сервиза, подаренного покойным мужем. — Ты разбила?
Алина застыла, не зная, что ответить. Конечно, это была не она. Скорее всего, внучка Дашенька, которая с утра шалила на кухне. Но сдать ребёнка под гнев бабушки — значит, подставить малышку.
— Не знаю, Валентина Сергеевна, — тихо сказала Алина. — Возможно, я задела чашку, когда мыла посуду.
Свёкровь сжала губы, и в её глазах блеснуло ехидство.
— Ну конечно! Вечно у тебя виноватых нет. Двадцать лет живёте в моём доме — ни капли уважения! Ты же знаешь, как дорог мне этот сервиз!
— Я починю, — предложила Алина. — Шва почти не будет видно.
— Не смей трогать! Всё испортишь!
В кухню зашёл Артём, муж Алины. Он устало потирал виски — видимо, после ночной смены в охранном агентстве разыгралась мигрень.
— В чём дело? — спросил он, оглядывая мать и жену.
— Твоя драгоценная разбила мой сервиз! — свёкровь драматично завернула чашку в полотенце. — Тот самый, что папа привёз из ГДР.
Алина ждала, что муж хоть слово скажет в её защиту. Но Артём лишь вздохнул:
— Ну сколько можно, Аля? Мама же просит бережнее относиться к её вещам.
— Но я даже не… — начала Алина, но замолчала. Спорить было бессмысленно.
Свекор налил себе стакан компота и ушёл в комнату. Алина осталась наедине со свёкровью, которая театрально вытирала несуществующие слёзы.
— За что мне это… Всю жизнь для семьи горбачусь. Дом держала, сына растила. А теперь вот…
Алина молча вытерла руки. Слёзы подступали, но она знала — плакать при свекрови нельзя. За двадцать лет жизни под её крышей Алина научилась сжимать сердце в кулак.
Вечером дочь Катя, вернувшись из университета, застала мать на крыльце — та перебирала гречку.
— Мам, чего такая понурая?
— Устала просто, — натянуто улыбнулась Алина.
Восемнадцатилетняя Катя сразу поняла —
— Опять бабуля кочевряжится?
Алина промолчала, но дочь прочитала ответ в её глазах.
— Мам, ну сколько можно терпеть? Ты же знаешь, это Дашка разбила чашку. Я сама видела, как она утром с ними играла.
— Тсс, — Алина испуганно оглянулась. — Не надо лишнего. Девочка маленькая, зачем ей упрёки слушать.
— А тебе — в самый раз? — Катя сердито откинула чёлку. — Знаешь, иногда мне кажется, ты тут как постоялец. Чужая в этом доме.
Алина вздрогнула. Катя озвучила то, о чём она думала последние годы. Чужая. Не родная. Хотя казалось бы — двадцать лет в браке.
— Не неси ерунды, — строго сказала Алина. — Мы семья. Просто живём в доме Валентины Сергеевны. Она уже в годах, ей нужны забота и внимание.
— А тебе не надо? — Катя встала. — Пойду переоденусь.
Оставшись одна, Алина сжала посиневшие от работы руки. Когда-то она работала медсестрой в районной поликлинике, мечтала о поступлении в мединститут. Но потом встретила Артёма, забеременела… А после рождения Кати свёкровь настояла: «Зачем тебе эта грошовая работа? Сын в охране начальником, денег хватает. Держи дом в порядке». Артём поддержал мать. Потом родился Серёжка, и разговоры о работе заглохли сами собой.
За ужином царило молчание. Лишь Дашенька — внучка свёкрови, дочь младшего сына Дениса — болтала без умолку.
— А мне мама новое платьице купила! Совсем как у принцессы!
— Конечно, золотце, — умилялась Валентина Сергеевна. — Ты у нас самая красивая.
— А почему тётя Аля всегда в одном и том же ходит? — вдруг спросила Даша.
Алина застыла с ложкой у рта.
— Дашуня, — свёкровь сделала вид, что ругает внучку. — Так говорить некрасиво.
Но в её голосе не было возмущения — только потаённое злорадство.
— Алина у нас скромная, — улыбнулась Валентина Сергеевна. — Не до нарядов ей.
— Мам, давай завтра после пар сходим в «Атриум», — вдруг предложила Катя. — Купим тебе новое платье. У меня стипендия как раз.
Алина покачала головой:
— Не трать деньги, мне и это есть во что одеваться.
— Лучше бы на учебники истратила, — буркнул Артём. — Сессия на носу.
— У меня все учебники есть! — вспыхнула Катя. — Почему мама вечно себе ничего не покупает?
— Катюша, не надо, — попросила Алина.
Но дочь не унималась:
— У бабули новый телек, у тебя, папа, айфон последней модели, у Дашки — целая гора игрушек. А у мамы даже нормального платья нет!
Артём побагровел:
— Как разговариваешь с отцом? Извинись перед бабушкой!
— Хватит! — Алина резко встала. Голос дрожал. — Катя, иди в комнату.
Когда дочь ушла, свёкровь покачала головой:
— Совсем распустили девчонку. Ни стыда, ни совести.
Алина молча убирала со стола. Двадцать лет в этом доме — и что? Чужая. Даже не Золушка — прислуга.
Ночью, лежа рядом с храпящим мужем, Алина вспоминала молодость. Как влюбилась в Артёма — статного сержанта, вернувшегося из армии. Как он носил её на руках, дарил гвоздики, защищал от уличных хамов.
Свадьбу играли в этом же доме. Свекор, Иван Степаныч, души не чаял в невестке. «Дочка у меня теперь есть», — говорил он.
Первые годы Алина была счастлива.
Но после смерти Ивана Степановича всё изменилось. Валентина Сергеевна будто сорвалась с цепи — вечные упрёки, придирки. Артём сначала защищал жену, потом махнул рукой.
Алина повернулась к стене. Может, Катя права?
Наутро, пока все были заняты своими делами, к Алине во двор зашла соседка — Галина Петровна, бывший школьный завуч.
— Алин, — сразу к делу, — в новой поликлинике ищут медсест— Ты же медсестрой работала — хочешь, моя племянница устроит тебя на собеседование? — спросила она, глядя Алине прямо в глаза, и та вдруг поняла, что это её последний шанс перестать быть чужой даже для самой себя.
