— Куда это ты? — спросил Дмитрий, не отрывая глаз от ноутбука.

— В магазин. Хочу купить тунику, вчера видела — красивая, с вышивкой.

— У тебя шкаф трещит по швам. И на что покупать?

Катя застыла в дверях. В голосе мужа не было злости — только холодное раздражение. Как будто она в сотый раз сделала что-то не так.

— У меня немного есть… на карте. Те деньги, что ты перевел на день рождения.

— Ага. Тунику. Лучше бы на продукты или на кружку Вовкина потратила.

Она промолчала. Как всегда.

По дороге в торговый центр в груди давило что-то знакомое. Она шла не по улице, а будто сквозь стеклянный туннель. Вокруг цвели клумбы, в витринах переливались платья, смеялись дети — но всё это было не для неё.

Их с Димой познакомились восемь лет назад. Он — молодой, уверенный стоматолог, открывал клинику. Она — недописанный дизайнер, подрабатывала фрилансом. У него был план: семья, дом, стабильность. Он ухаживал, дарил дорогие подарки, обещал защищать.

— Тебе не надо работать, — говорил он. — Зачем тебе лишний стресс, если я всё обеспечу?

Сначала это казалось заботой. Потом — правилами. А потом — стенами.

Теперь у неё был сын, муж, хорошая квартира в центре. Но телефона без слежки — нет. Карта — с «ограниченным лимитом». Подруги — исчезли: «Зачем тебе эти пустышки, Кать? Ты время теряешь».

А самое страшное — она разучилась хотеть. Дима всегда знал лучше.

В кафе она зашла случайно — просто передохнуть, выпить кофе. Маленькая галерея у парка: приглушенный свет, запах краски. На стенах — картины. Глубокие, тёплые тона. Женщина у окна, старый кот на подоконнике, дождь за стеклом…

— Нравится? — раздался голос за спиной.

Она обернулась.
— Это… твои работы?

Перед ней стоял мужчина в потертых джинсах, с краской на руках, легкой щетиной. Глаза — синие, как море на его картинах.

— Катя? — Он прищурился. — Катя Соколова?

Она вздрогнула.
— Серёжа?

Это был он. Её бывший. Художник. Когда-то они мечтали о выставках, о Петербурге, ночевали на полу с чашкой лапши и разговорами до рассвета. Расстались, когда она выбрала Диму. Тогда ей казалось, что стабильность важнее.

Они сели. Серёжа принёс кофе. Обычный, без изысков, но тёплый.
— Ты совсем не изменилась, — сказал он.
— Изменилась, — выдохнула Катя. — Очень.

Они говорили, будто и не было этих восьми лет. Катя смеялась — сначала робко, потом свободнее. Он рассказывал о мастерской, о Грузии, о выставке в Казани.

— А ты? Как ты? — спросил он.

Она хотела сказать: «Всё отлично». Но слова застряли.
— Нормально. Сын. Муж. Живём в центре. Как по учебнику.
— Рисуешь?
— Нет.
— Почему?
— Нет времени. И смысла.
— Ты же горела этим, Кать. Даже в метро эскизы делала.

Она опустила глаза.
— Теперь другое время.

Дома Дима был как всегда.
— Где была? Почему не брала трубку?

— Телефон разрядился, — соврала она.
— Ну конечно. А если бы с Вовой что случилось?

— Всё в порядке.

— Ты с кем-то встречалась? — голос стал ледяным.
— Зашла в галерею. Там случайно встретила знакомого.

— Кого?

— Старого друга.

— Мужчину?

Катя сжала зубы.
— Да. Художника. Просто поговорили.

Дима молча вышел. Через час заблокировал карту.
Утром пропал ноутбук.
— Решил, что тебе не надо в интернете сидеть. Займись домом.

Вечером Катя достала старую коробку с карандашами. Нарисовала лицо. Криво. Стерла. Попробовала снова. Рука дрожала. В груди будто расправились крылья — впервые за долгие годы.

Они с Серёжей стали переписываться. Иногда виделись в галерее. Он приносил бумагу. Она снова рисовала. Неуверенно, дрожащей рукой. Но с душой.

— Катя, ты… оживаешь, — сказал он однажды. — Тебе надо уходить.
— Я не могу. У меня сын. Нет денег. Никого.
— Я помогу. Ты не одна.

Дима почувствовал, что теряет контроль.

— Опять с тем художником виделась? — в голосе бушевала злость.
— Это моё дело, — тихо ответила Катя.
— Твоё? Ты в моём доме живёшь. На мои деньги. В моей одежде ходишь.
— Я — не твоя вещь.
— Нет? Тогда вали. Без сына. Без вещей.

Она молча зашла в спальню. Достала телефон, открыла сообщение Серёжи: «Если решишь — скажи».

Ночью, пока Дима спал, она тихо собрала вещи: паспорт, рисунки, футболку Серёжи, которую он ей когда-то подарил.

И ушла.

В квартире Серёжи было мало мебели, зато много света. Он накинул ей плед на плечи, дал чашку чая. Не спрашивал ни о чём.

— Завтра съездим к юристу. В банк. Всё оформим.

— Спасибо, — прошептала она. — Я думала, я сломана. А оказалось — просто спала слишком долго.

Прошло два месяца. Катя сняла квартиру. Устроилась в студию — пока ассистентом, но её эскизы уже замечали.
Серёжа не торопил. Просто был рядом.

Дима пытался вернуть контроль: угрожал, умолял, снова угрожал. Но было поздно.

Катя подала заявление в полицию. Суд разрешил частичную опеку — пока дело не закончится. И она не сдавалась.

В галерее прошла выставка. Одна из картин — акварель — женщина в клетке. Она стояла, держась за прутья. А за ними — свет.

Название: «Бархатная тюрьма».

Катя стояла рядом, смотрела, как люди подходят, шепчутся.

— Это ты? — спросила женщина с короткой стрижкой.
— Это я.
— Сильная. Настоящая.

Катя улыбнулась.
Теперь у неё был голос.

Теперь — она была собой.