— Наталька, ты там раста? Может, сегодня встанешь с дивану? Уж потом встала бы, — Валя швырнула поднос на столик, чуть не завалив ложки. Каша чуть не рассыпалась. Наташа даже не моргнула. Совсем под одеялом — только шея торчит, в гаджет уткнулась. Волосы как гривна дикая, корни белые, а гардероб — старый худи с порванным рукавом.
— Вроде горничную обслужи, — бурчала Валя, уперевшись в бока. — Посуды — лавочка, по дому — ни с потолка, ни с пола, а завтрак — будто служанка. Ты и на дурацких программках не рисковала бы! Лежебоку идёт, королева слёз!
Наташа опустила телефон под подушку, не взглянув. Повернулась, съехала на краешек, стёрла ложку — и слизывала кашу, как если бы это была последняя вкусняшка в жизни. Медленно. Как будто губка.
— Может, уже хватит? — спросила Валя, чуть тише, но с огнём в голосе. — Три месяца, Наташенька. Почти четверть года. Подвдовала бы теперь. Вставай.
Молчание. Только каша-то ещё — как будто на день приберегла.
Раньше бы она завопила, да так, что стены дрожали. В институте не слабо училась, работала — сначала официанткой, потом у банка. Жизнь — как движуха, а не превратность. Родители её хвалили:
— У нас — огонь в душе! Чем-то бьётся, чем-то живёт. Надо плыть, а не замирать.
И плыла. Только не туда.
Первый — был Никита. Парень добрый, но как с ним быть? Не работал, жил на пособье, пил как дождь. Наташа его кормила, за деньги торговала, уговаривала курсики пошептать. За пять минут до обучения — разводили руками:
— Ты у меня — огонь, Наташ. Без тебя — не жив. Только продажки нужны.
И опять — та же пыль. Как подстелить под ноги.
Потом появился Егор. Умён, говорит красиво, книжки читает. Проблема — в играх. Сегодня её в салон приведёт, завтра — игнорирует, а потом вдруг романтику разрушит. Ушла сама, но не сразу. Чуть ли не год тянул её. Устала.
А потом — Сергей. Такой, как говорится, мечта наповал.
— Ну наконец-то! — Валя радовалась дочке. — Порядочный, при деньгах, душа не замёрзла.
Порой у Сергея была даже машина — новая, без царапин. Рестораны, интерната, кольца. Наташа изменилась — как сказка. Золушка и Клара, в одной пьесе.
Свадьба — негромкая. Родителей предупредили за пару дней. Павел удивился, но лицо не уронил:
— Может, в отпуск собирались? Главное — счастье.
Развод — тоже. Через полгода они стали спать по разным границам: Наташа — с вечера, Сергей — с утра. Через месяца — вовсе домой не возвращался. Наташа в телефоне — переписка. Он не отрицал, только пожал плечами:
— Ты у меня — перепахала. Лёгкие дали слабину — и всё. Прости.
Наташа — как облако. Вкаталась-то в родительский мир, но теперь — как камень. Всё — чужое. Кушает, когда сулят, но смотрит — будто на кота мокрого.
— Наташ, — сдержанно молвила Валя. — Пойми — взрослая, не ребёнок. Развод — это не приговор. Пойми, надо жить дальше.
Наташа подняла глаза. В них — чёрный экран. Ни слёз, ни огня. Плечико — не вяло, а как будто шатёр сдуло.
Вечером — тишина. Валентина на кухне — бутерброды, Павел — за чашкой, пальцами по столу стучит.
— Ну что, Паш? Её же веселенько подают. Чего-то она застывает, как в снегу. Где тут экстрасенсы? Или священники?
— Ты ж и сама знаешь, — он хмыкнул. — Ты её — на кормище, она — на диване. Привыкла, что тянут. Сократи деньги — живёт ли, умирает заодно? Давай — жёстче. Умирает — до конца, а живёт — значит, на выживание.
Валя молчала. Она же понимала, что он неправ, но и неправда была бы спорить. Они оба — как ножницы: врезаться могут, но не хотят.
Когда Павел ушёл в душ, Валя к Наташе залезла. Постучала, ответа, конечно, — нет. Вошла сама.
— Не частить хочу, — начала. — Пришла разговаривать.
Наташа головой чуть сильно чиркнула, но не взглянула.
— Наталь, мне страшно. Боюсь, что ты в сердце — остыла. Хотела бы, чтобы ты жила. Нехорошо с людьми, но жила бы. Всё ли?
— Нет, — сдержанно. — Пока не могу. Не переношу ненужных заморочек.
— Тогда деньги — нет. Ни на конфеты, ни на интернет. Ничего.
Реакция — как в глухом омуте. Только плечо слегка дёрнулось. Валя — брови сгребла.
— Ладно, — буркнула.
А ушла, как будто её — по земле рисовали. Плед на пол — и опять, как земляная линия.
Неделя прошла. Валя — в её комнату уже не заглядывает, не зовёт к столу, не подбрасывает сладкостей. Наташа — та же: иногда кушает, иногда — мычет. Вещи — в дырках. В комнате — пыль, будто занавес в театре.
— Вал, жёстче, — Павел сказал, распивая вторую рюмку. — Лёгкость — не наш метод. Надо как деткам: в воду — и выплыви.
— А где руки пожмёшь? Предлагаешь на улицу выставить?
— Тогда в ней — статуя. Лежит и ждёт, пока кто-нибудь статую передвинет.
Через пару дней — к Наташе тихо зашли. Валя — ключи, Павел — расписку. Наташа — подняла глаза. Ожидала советов. Вместо этого — молчание.
— Мы тебе квартиру на месяц сняли. Холодильник есть, плита, кровать. Остальное — сама.
Ключи — в руки. Странность в глазах. Павел — короткий кивок.
— Живи, — молвила Валя. — Мы тебя любим, но… не хотим в гроб похоронить.
Дни прошли как в пелене. Даже магазин — как экзамен. Веры — нет. Всё — тупое. Еда кончилась на третий день. Пошла — как робот. Стеснялась, но голод — не казённый.
Купила продукты. Вернулась — всё приготовление. Мозг — как заглушённый двигатель. Постепенно вспоминала.
Видимо — родители не шутят. В голове — тень надежды. Но прогулка — словно якорь отвалился. Посмотрела вакансии. Нашла — оператора в пункте выдачи.
Рубашки — как Конституция, волосы — расчёсанные. Взяли без вопросов. Первые смены — как сдача экзамена. Путалась, краснела. Но… стало легче.
Через неделю — прогулка. Через две — супы вместо бутеров. С мая — начала мыться и не потому что надо. Через месяц — прибралась. К родителям — с подарками: конфеты, кофе, ягоды.
— Валя… — смутилась. — Сначала — обида, а теперь… Спасибо. У старших — в голове не туман.
— Завтрак, — Валя вздохнула. — Много времени ушло. Только… больше мужчин — пока нет.
Наташа — усмехнулась, без огня.
— Для себя буду жить. Мужчин — в последние.
Вечером — перед ноутбуком. Вакансия — сложная. Был опыт — ноль. Но… откликнулась. Появилась волна — даже маленькая. В ней — желание жить. Даже если — не полной силой.
