Когда мой отец внезапно скончался в 58 лет от инсульта, я думала, что боль от потери него будет самым страшным. Оказалось, я ошибалась.
Стоя у края его могилы, глядя, как гроб опускают в землю, я чувствовала, как часть меня уходит вместе с ним. Папа — Артём Сергеевич — воспитывал меня один с десяти лет, после того как мама умерла. Он был моим якорем, моим компасом. А теперь… его просто не стало.
Рядом со мной стояла мачеха — Светлана. Ни одной слезы. В белом платье, с жемчужными серёжками, блестящими на летнем солнце, она поправила дизайнерские очки и равнодушно сказала: «Пойдём, гости скоро начнут подъезжать».
Вернувшись в дом — единственное место, которое я когда-либо считала настоящим домом, — я бродила по коридорам, пока приходили люди. Каждый угол напоминал о чём-то: сказках на ночь, вечерах с телескопом, о том, как папа учил меня кататься на велосипеде во дворе. Светлана, невозмутимая, как всегда, прервала мои мысли в его кабинете.
«Он не хотел бы, чтобы ты ходила тут, как тень», — сказала она. «Жизнь продолжается».
Я не ответила. Просто попросила пару дней пожить в доме и разобрать его вещи.
«Можешь остаться до выходных, — холодно ответила она. — Потом обсудим вопросы».
Вопросы? Её тон заставил меня почувствовать лёгкий озноб.
Я съездила в свою квартиру за вещами, решив постараться не ссориться со Светланой — ради папы.
Но когда в понедельник я вернулась, мой ключ больше не подходил к замку.
На двери висел конверт с моим именем, выведенным ровным почерком Светланы. Внутри лежала записка:
«Анна,
Этот дом теперь мой. Ты здесь всегда была лишь гостьей.
Я поменяла замки. Мои дети скоро переедут… но не ты.
Пора взрослеть и двигаться дальше.
— Светлана».
Я застыла на месте, чемоданы у ног. Рядом Светлана оставила единственную мамину картину и урну с прахом нашей старой собаки.
Я стучала в дверь, кричала её имя, пока не приехал участковый — кто-то пожаловался на «шум».
«Это дом моего отца!» — умоляла я.
«Простите, — мягко сказал он, — но владелица просит вас уйти».
Слёзы застилали глаза, пока я уезжала. Я потеряла отца… а теперь, казалось, и дом.
Вечером, окружённая обрывками прошлого, я услышала звонок. Это был адвокат отца — Игорь Васильевич.
«Надо обсудить завещание, — сказал он. — Светлана с тобой связывалась?»
«Она меня выгнала», — горько ответила я.
«Тогда приходи в офис. Твой отец кое-что предусмотрел».
На следующее утро я сидела у него, всё ещё оглушённая.
«Отец изменил завещание полгода назад, — объяснил Игорь Васильевич. — Дом теперь в доверительном управлении. Для тебя».
«То есть… он мой?»
«Юридически — да. Светлана не имела права тебя выселять».
Я онемела. «Почему он ей не сказал?»
«Потому что знал, кто она на самом деле. И хотел тебя защитить».
Отец как-то упоминал про изменения в завещании, но я не ожидала такого.
«Что теперь?» — спросила я.
Игорь Васильевич улыбнулся. «Теперь… покажем ей, что твой отец был умнее, чем она думала».
Три недели я молчала, позволяя Светлане верить в победу.
Потом адвокат подал документы, и во вторник утра к ней пришли с официальными бумагами.
В 9:15 утра телефон дрогнул.
«КАК ТЫ ПОСМЕЛА…»
Я сбросила и заблокировала номер.
Конечно, она сопротивлялась. Говорила, что отец передумал. Наняла юриста. Но завещание было железным — свидетели, печати, всё чисто.
Через месяц суд решил в мою пользу.
Светлане дали 30 дней, чтобы съехать.
Она не ушла.
На 31-й день я приехала — сс слесарями, грузчиками и судебным приставом, а для особого шика — с рекламным фургоном у дома, на котором красовалась надпись: «Этот дом теперь принадлежит Анне, несанкционированное проживание прекращено».
