**7 марта**

Сегодня у Евки был день рождения. Три года – не шутка. Купил ей букет, как всегда.

— Нафига ребенку цветы? — скривилась Таня, подруга жены. — Лучше бы шариков накупили или аниматора вызвали.

— Ты не поймешь, — тихо ответила Оля.

Вбежала маленькая Маша, дернула мать за юбку. Три года – а мне казалось, вчера только родилась.

— Что, зайка? — Оля поправила бант на платье дочки.

Маша показала на торт в гостиной.

— Погоди, бабушка с дедушкой скоро приедут.

Маша надулась, ушла. Таня снова потянула носом розы.

— Красиво пахнут. Сколько отвалила?

— Пять тысяч, — равнодушно сказала Оля.

— Ну объясни хотя бы, зачем цветы ребенку? — Таня подняла бровь. — В таком возрасте им бы конфет да игрушек.

— Не могу объяснить. Покупаю – и все.

Гляжу в пустой дверной проем – только что Маша там стояла. Три года. А она молчит. Живот скрутило.

В коридоре – голос матери:

— Где наша именинница? — Входит с отцом. — Дверь за собой закрой, сквозняк!

— Знала, что вы подъезжаете, — улыбнулась Оля.

— Привет, лапочка! — Бабушка подхватила Машу, сжала в объятиях. — Какая ты нарядная!

— Она всегда такая, — прошептала Оля.

Отец кивнул. И всё.

— Опять деньги на ветер, — буркнул он.

— Сергей, хватит, — вступилась мать.

— Ерундой страдаешь, — не унимался он.

— Пап, позже, — взмолилась Оля, глядя на дочь.

— Как знаешь.

Маша прижалась к бабушке, спрятала лицо.

— Ну вот, напугали ребенка, — укоризненно сказала мать.

— Я не начинала, — сухо ответила Оля и вышла.

Сели за стол. Отец ковырял вилкой в тарелке.

— Пап, невкусно?

— Сейчас бы о еде думать, — огрызнулся он.

Я смотрел на эту сцену, стиснув зубы.

— Когда уже с ребенком заниматься начнешь? — спросил он.

— О чем ты? — Оля побелела.

— Три года, а молчит. Ты цветы ей даришь вместо того, чтоб к врачам водить.

— Я *вожу*!

— В наше время дети читали в три года, а тут…

Оля вскочила, стул грохнулся.

— Не при Маше!

Она ушла. Таня увела девочку.

Тишина.

— Я бьюсь как рыба об лед! — Оля сквозь зубы. — Она не одна такая. Я делаю все!

— Ну посмотри на нее! — Отец развел руками. — Не замечает очевидного!

— Очевидное для тебя – что Маша ненормальная?!

— Я такого не говорил.

— Но думаешь!

Мать пыталась успокоить, но Оля выбежала.

В спальне Маша сидела, прижалась к Тане.

— Чем помочь? — спросила Таня.

— Ничем, — Оля сжала кулаки. — Врачи говорят – задержка. Делаем все. А он…

Хлопнула дверь – родители ушли.

Вернулись за стол.

— Знаешь, что самое страшное? — Оля ковыряла салат. — Я росла без тепла. «Не будь тряпкой» – вот его любимое.

Таня слушала, поглядывая на Машу.

— А потом я выбрала такого же. Когда меня рвало от токсикоза, он дверь закрывал. Потом ударил. Мать знала – молчала. Отец бы не одобрил.

— Боже… Почему молчала?

— Стыдно. Люди осуждают: сама виновата.

— Но квартирой помогли?

— Да. И теперь винят. «Ты довела», «навредила ребенку».

Таня обняла ее.

— Дура! Я б ему морду набила!

Оля усмехнулась сквозь слезы.

— Тань, ты тоже думаешь, что цветы – ерунда?

— Не понимаю. Но если для тебя важно…

— Я хочу, чтобы Маша знала, что такое нежность. Чтобы не бросалась на первого, кто скажет доброе слово.

Таня задумалась.

— Ты права. Я тоже…

— МАМА! — из спальни.

Мы замерли.

— Мама! — снова, громче.

Оля рванула в комнату. Маша сидела, сжимая плюшевого зайца.

— Мама… зайка…

Оля рухнула на колени, рыдая.

В этом «мама» была вся любовь, которую она в нее вложила.

**Вывод:** Нежность – не слабость. А то, что спасает.