**Под маской благополучия**
— Только попробуй сказать Свете, что мы разводимся, понял? Не смей портить дочери свадьбу! — шипела Татьяна, бросая осторожные взгляды по сторонам, словно опасаясь свидетелей.
— Если у кого и получается портить праздники, так это у тебя, — огрызнулся Владимир, тяжело дыша под грузом чемоданов. — Хоть бы помогла, а не шествовала, как царица!
…По перрону шли двое. Женщина звонко стучала каблуками по плитке, а мужчина ковылял следом, волоча перекошенный чемодан. Колесики пощёлкивали в такт их шагам.
— Хватит меня таскать. Двадцать пять лет тащу тебя на своей спине, а в ответ — ни капли благодарности!
— Вот как! — Владимир округлил глаза. — Надо было брать отдельное купе!
— Потерпи, дорогой, — язвительно улыбнулась Татьяна.
Проводница, заметив их перепалку, вежливо улыбнулась:
— Какой вагон?
— Четвёртый, — хором ответили супруги. — Это он?
— Да, покажите, пожалуйста, документы. Всё в порядке. Ваши места — пятое и шестое. Проходите.
Татьяна шагнула вперёд, но Владимир, демонстративно толкнув её плечом, первым ворвался в вагон. Женщина фыркнула и с достоинством взгромоздила чемодан на полку.
— И не вздумай доставать свою балалайку, — бросила она мужу.
— Моя балалайка хотя бы не ноет, как ты!
— Громче, Володя, пусть весь вагон насладится нашими разборками! — Татьяна закатила глаза и наклонилась к сумке.
Владимир устало плюхнулся на нижнюю полку, достал книгу и сунул её под матрас.
— Ты что, перепутал? Это моё место! — Татьяна уставилась на него.
— Как бы не так. В билетах глянь. Твоё — наверху. Туда и дорога.
— Володя, это не смешно.
— А я и не клоун. Не уступлю. Лезай.
…Татьяна и Владимир прожили вместе четверть века. Их дочь Света, единственная и любимая, выросла в семье, где родители казались ей идеальной парой: отец — крепкий, как дуб, всегда готовый починить кран или защитить от невзгод; мать — хлебосольная хозяйка, создающая в доме тепло и уют.
Но за фасадом благополучия скрывалась другая правда. Годы копили обиды. Татьяна, когда-то мечтательная девушка, превратилась в вечно недовольную женщину, убеждённую, что пожертвовала всем ради семьи. Владимир, некогда галантный кавалер, теперь чувствовал себя загнанной лошадью, чьи усилия никто не ценил.
Их брак стал рутиной: он — с работы, телевизор, иногда балалайка; она — готовка, уборка, забота о дочери. Они перестали говорить по душам, а попытки вернуть страсть разбивались о стену взаимных упрёков.
Решение развестись назревало годами. Последней каплей стал разговор на кухне, когда они узнали о свадьбе Светы. Ссора переросла в откровенный разговор, и оба поняли: их брак давно держится на привычке, а не на любви.
Света ничего не знала. Для неё это была крепкая семья, где родители, несмотря на мелкие ссоры, всегда поддерживали друг друга. Зачем невесте перед свадьбой знать о разводе?
Тогда Татьяна и Владимир договорились сохранить видимость благополучия до торжества. А после — подать на развод.
Теперь они ехали в одном вагоне. Он — внизу, она — напротив. Молчали, будто чужие.
Утренняя суета разбудила Татьяну. В купе вошла пожилая женщина с потрёпанным чемоданом. Владимир, уткнувшись в телефон, даже не взглянул на неё. Бабушка выглядела измученной: седые волосы растрёпаны, тени под глазами, губы дрожали.
— Сынок, помоги, — тихо попросила она.
Владимир нехотя поднял чемодан на полку.
— Доброе утро, — сказала Татьяна.
— Здравствуйте, — ответила попутчица и развернула матрас.
Татьяна спустилась вниз и наткнулась на недовольный взгляд мужа.
— Что? — фыркнула она.
— Ты на мой пиджак наступила.
— А зачем он здесь висит?
— Чтобы не помялся.
— А Свете потом гладить? Ах, да, я же всегда это делала! — Татьяна демонстративно прижала пиджак к стенке.
Их перепалку прервал тихий плач. Бабушка смотрела в окно, сжимая платок.
— У вас всё в порядке? — осторожно спросила Татьяна.
— Да-да, простите, — прошептала старушка.
— Предложи ей воды, — шепнула Татьяна мужу.
— Сама предложи.
Но бабушка уже достала кружку и бутылку.
— Давайте я помогу, — засуетилась Татьяна.
— Спасибо, — устало ответила та.
— Мы можем чем-то помочь? У вас явно горе, — Татьяна села рядом, толкнув Владимира ногой.
Тот фыркнул и вышел.
— Уже ничем не помочь, — старушка снова заплакалась. — Мужа хоронить еду…
— Как? — у Татьяны оборвалось сердце.
— К дочери в гости уехала. А через два дня звонок… Коли не стало. Сорок лет вместе. Не дождался…
Татьяна едва сдержала слёзы. Она взглянула на дверь: там стоял Владимир, и в его глазах читалось недоумение — её надменность сменилась сочувствием. Давно он не видел её такой.
В купе повисло тяжёлое молчание. Татьяна написала мужу: «У неё муж умер. Без своих дурацких шуток».
Владимир зло взглянул на неё. С каких пор она считает его бестактным?
Бабушка, успокоившись, заговорила о муже. Голос стал тише, но в нём зазвучала светлая грусть.
— Коля был особенный. Придёт с работы, снимет свитер и первым делом спросит: «Как ты, дорогая?» Не «что на ужин», не «где тапки». Всегда. Каждый день.
— А как он дочь любил! — продолжила она. — Когда Леночка родилась, с работы сбежал, кричал под окнами роддома, что любит нас. И руки золотые были. Всё по дому делал.
Владимир, сначала отстранённый, теперь слушал внимательно.
— И что, никогда не ругались? — не удержался он.
— Володя! — шикнула Татьяна.
— Ругались, конечно. И я от него уходила. Три раза. ХНо потом всегда понимала, что без него — как без рук, и возвращалась, потому что главное — не ссоры, а то, что ждёшь его шаги у двери даже после сорока лет.
