Сестра бросила его без гроша на улице, но он научился быть счастливым.

Иногда случайная встреча переворачивает всё с ног на голову. Заставляет остановиться, вглядеться, затаить дыхание. Я человек чувствительный, чужая боль ранит меня глубоко, и эта история не отпускает уже который день. Не сплю по ночам — мысли снова и снова возвращаются к тому пареньку, которого встретил возле вокзала в Екатеринбурге.

Шёл к другу — обычный день, суета, гул машин, ледяной ветер. Вдруг заметил небольшую фигуру. Сначала подумал — ребёнок. Но пригляделся: молодой паренёк, только вид у него был хрупкий, а походка странная, неуверенная.

В руках он нёс щенка — пушистого, с мокрым носом и преданными глазами. Под мышкой зажал свёрток старых газет, который так и норовил выскользнуть. Движения его были осторожными, руки — скованными, лицо — немного сведённым. Видно, у парня были особенности. Но в глазах у него светилось что-то настолько доброе, что я не смог пройти мимо.

Пока разглядывал щенка, газеты рассыпались. Я тут же подхватил, стал складывать в пакет и осторожно спросил:
— Куда несёшь?

Он ответил тихо:
— В приёмный пункт. Чтобы купить корм собачке.

Эти слова ударили сильнее пощёчины.

Пока собирали макулатуру, он рассказал, что жил с матерью. Когда её не стало, сестра продала их квартиру, забрала деньги и уехала за границу. Бросила его. Без документов, без помощи, без копейки за душой.

Говорил без злобы. Как о чём-то само собой разумеющемся. Сейчас он ютится в общежитии для инвалидов, перебивается с хлеба на воду, собирает бутылки и макулатуру, чтобы кормить щенка. Его зовут Ваня. А пёс… У пса не было имени.

Прошло время. Как-то вечером, в лютый мороз, я снова увидел Ваню. Он шёл по улице, держа на самодельном поводке щенка — уже подросшего, крепкого. Тот узнал меня и радостно завилял хвостом, запрыгивая на руки. Я достал из сумки кусок колбасы — пёс набросился на еду с такой жадностью, что сердце сжалось.

— Он у меня всё ест, — гордо сказал Ваня. — Но больше всего любит, когда я кашу варю. Только мясо редко бывает.

Разговорились. Он рассказывал, как привязался к псу. Что тот стал ему и другом, и защитой, и смыслом. Спит с ним под одним одеялом, делится последним куском.

Потом, с детской надеждой в голосе, Ваня вдруг спросил:
— А недавно видели на улице собаку — похожа на него. Может, это мама? Интересно, узнал бы он её?..

Горло перехватило. С трудом сдержался, чтобы не расплакаться прямо на морозе, среди спешащих куда-то людей.

А потом он неожиданно сказал:
— Может, вы назовёте его? Я так и не придумал. Зову просто «пёсик».

Я кивнул:
— Пусть будет Снежок. Потому что он для тебя — как лучик света в мороз.

Он прижал пса к себе, посмотрел на меня широко открытыми глазами и прошептал:
— Спасибо… Теперь он мой Снежок.

Шёл домой с комком в горле. В голове стучало: «Господи, как же всё несправедливо». У одних — дворцы, миллионы, роскошь. А кто-то впроголодь живёт, деля последнее с бездомным псом. И всё равно улыбается.

Хочу помочь Ване, но сам не богач. Не могу изменить его жизнь, но теперь, встречая его, всегда приношу что-то: то еду, то тёплые носки, то просто доброе слово. И знаете, что поражает? Он каждый раз благодарит, будто ему подарили целое состояние.

Такие люди — живое напоминание: счастье не в деньгах. Оно — в тёплом взгляде, в верном сердце, в том, чтобы не быть одним.

Иногда хочется крикнуть: «Люди, опомнитесь! Сколько боли вокруг!» Но крикнутого не услышат.

Значит, буду делать то, что в моих силах. Потому что если хоть один Снежок и хоть один Ваня будут сыта и не одиноки — значит, и я живу не зря.