«Эскалопы, гинекология и крах иллюзий»
Когда Дмитрий Волков высадил свою очередную пассию у подъезда, он даже нежно прикоснулся губами к её щеке и махнул рукой на прощание. В груди ещё теплился сладкий след её духов, а на губах — привкус измены. Он глубоко вздохнул и повернул ключ зажигания — пора было ехать домой.
Перед подъездом своего дома в Казани он замер на минуту, собираясь с мыслями. Нужно было сказать решительно, по-мужски. Чётко и безвозвратно. Он больше не мог терпеть эту скучную, холодную, предсказуемую семейную жизнь. Ему хотелось страсти, чего-то, от чего заходится сердце. И он нашёл это — в соблазнительной Ларисе Викторовне.
Он поднялся по лестнице, не дожидаясь лифта. Вдохнул полной грудью и открыл дверь.
— Привет, — громко произнёс он, переступая порог. — Оль, ты дома?
— Дома, — лениво отозвалась жена. — Ну что, Димок, эскалопы будем жарить?
Вот он. Момент истины. Волков выпрямился и, прочистив горло, выдавил:
— Оля, нам нужно поговорить… Мы должны расстаться.
Ни крика, ни слёз. Ольга даже бровью не повела.
— То есть эскалопы отменяются? — равнодушно уточнила она, выглядывая из кухни.
— Решай сама. Хочешь — жарь, хочешь — нет. Я ухожу. К другой.
Обычная жена в такой ситуации закатила бы скандал. Возможно, запустила бы в него сковородкой. Но Ольга была не такая.
— Только не говори, что опять забыл мои сапоги из мастерской, — спокойно сказала она.
— Чёрт… Забыл, — пробормотал Дмитрий, покраснев. — Но если надо, прямо сейчас поеду, заберу!
— Да ладно… Пошлёшь тебя за сапогами — ты и старые приволочёшь. Весь в себя, Волков, — вздохнула Ольга. — Никакой ты не мужчина, а тряпка с дипломом экономиста.
Дмитрий почувствовал, как его заготовленная речь рассыпается. Не так он представлял этот вечер. Не таким он видел конец своей семейной жизни.
— Оля, ты не понимаешь! Я серьёзно. Я тебя не люблю! Я люблю другую! Я ухожу!
— Замечательно, — ответила она. — Сапоги-то не в ремонте. Иди куда хочешь.
Он даже подавился. Господи, как же с ней невозможно спорить! Раньше именно за это спокойствие он её и любил. За её железную выдержку, трезвый ум и хозяйскую хватку. А сейчас всё это казалось бетонной стеной, в которую он врезался на полном ходу.
— Я… Я благодарен тебе за всё, — начал он снова. — Но я ухожу. Потому что люблю. По-настоящему.
— Танька Морозова? — деловито поинтересовалась Ольга.
— Ч-что? Нет! — дрогнул Дмитрий. — Откуда ты вообще её знаешь?
— Или Ленка Гребенщикова? С ней ты в прошлую пятницу до утра задержался…
Он онемел. Спина покрылась холодным потом.
— Нет. Не Гребенщикова. И не Морозова. Это Лариса. Лариса Викторовна Зимина. Тридцать шесть, один ребёнок, два выкидыша… Ты же понимаешь — она любовь всей моей жизни.
— Да ты, Волков, тормоз полный, — сказала Ольга, наливая чай. — Ты хоть в курсе, с кем связался?
— Я знаю, что люблю её, — сквозь зубы процедил он. — И буду с ней.
— А её медкарту ты своей «мечте» читал?
— Н-нет…
— А я читала. Потому что я — гинеколог. С двадцатилетним стажем. Я знаю, где ты был, даже если ты сам не помнишь. В этом городе я осмотрела всех женщин, а ты — только некоторых. Так что поверь: Зимина — это не подарок. Это ходячая клиническая картина.
— И что ты предлагаешь? — спросил он обречённо.
— Во-первых, — сказала Ольга, — иди помойся. Во-вторых, я позвоню Степанычу в кожно-венерологический — пусть тебя без очереди посмотрит. А в-третьих — сядь, подумай и не позорься.
— Но я же… я…
— Иди мойся, — перебила она. — А я эскалопы пожарить схожу. Захочешь нормальную женщину — скажи. Подберу. Без сюрпризов.
И Волков покорно поплёлся в ванную. В мечтах он уходил ярко, с пафосом, под аккомпанемент разбитых сердец. А на деле ушёл… за мылом.
*Записки дурака:*
*Иногда благоразумие жены — не стена, а спасательный круг. Вот только понимаешь это, когда уже намылился.*
