**Разорванные струны судьбы**

В тесной кухне старого дома в забытой богом деревне Глухово, затерянной в воронежских лесах, разгорался скандал. «Кому нужен ещё один едок?!» — орала Наталья, потрясая чугунной сковородой с жарящейся картошкой, готовая запустить её в мужа. Иван, опустив глаза, сжимал в руке телефон. Только что ему сообщили из города, что его сестра Татьяна умерла, оставив сиротой десятилетнего сына Мишу.

«Ну что ты, Нать… Пацан подрастёт — будет помогать, ребятам с ним веселее будет», — пробормотал Иван, делая шаг к жене. Но Наталья сверкнула глазами и прошипела: «Пятеро в этой конуре — и так уже как сельди в бочке! А я должна терпеть твоего племянника? Пусть его в приют забирают или того лоботряса-отца ищут! Сбежал, а нам его обузу тащить?»

«Старики не дадут Мишу в приют отдать», — глухо ответил Иван, озираясь, словно боялся, что родители услышат. «Я им ещё не сказал про Таню. Они с ума сойдут, но парнишку всё равно к нам привезут». Наталья, сжав челюсти, выдохнула, сдерживая гнев. «Присматривать за ним не буду!» — отрезала она и резко отвернулась к плите. Иван молча кивнул.

«Да куда столько хлама?» — ворчал Иван, заталкивая вещи Миши в ржавый багажник «Лады», на которой он полдня трясся до города. Мальчик хмуро молчал, глядя в окно. Но когда Иван потянулся к футляру со скрипкой, Миша тихо, но твёрдо сказал: «Аккуратнее. Она хрупкая». Иван фыркнул: «Что, Танька совсем с катушек слетела — пацана на скрипке гоняла? Лучше бы в секцию отдала! Видать, ты у нас совсем хиляк, раз по струнам щипаешь». Миша промолчал. Его мама учила: слушай сердце, а не чужие слова.

Татьяна была женщиной редкой доброты — лучистой, нежной, с улыбкой, которая горела даже в самые тёмные дни. Она билась, чтобы у сына было всё, несмотря на нужду. «Ну что, едем?» — спросил Иван. Миша не был готов. Всё произошло так быстро: неделю назад он потерял мать. Татьяна долго болела, он жил у соседки, а потом ему сказали: «Ковид, проклятый, забрал её». Мальчик плакал в подушку, помня мамин наказ — не показывать слёзы чужим.

Дорога пролетела словно во сне. Миша боялся нового дома, а ворчание Ивана лишь усиливало тревогу. «День отдохнёшь, а потом на покос. Наши пацаны с рассвета на ногах. Работа — лучшее лекарство». Миша кивал, не слушая, крепче сжимая футляр со скрипкой, который Иван сунул ему в руки — чтобы не разбилась.

Увидев дом — покосившуюся избу с мутными стёклами, — Миша сжался. Он никогда не видел деда и бабку. Татьяна избегала родни, и теперь он понимал почему. «Идём, покажу тебе кровать», — буркнул Иван. В крохотной комнате стояли две койки. Миша положил вещи на одну, но тут ворвались двое загорелых пацанов.

«Это моё!» — рявкнул один, сбрасывая его вещи на пол. «Ты на полу спи или вали обратно!» — добавил второй, с рубцом на щеке. Иван почесал затылок: «А, точно… Тебе раскладушку поставим. Это Васька и Петька». Миша оглядел заваленную хламом комнату — раскладушка не влезет. Но выбора не было.

Ночью он сбежал к реке. «Чего плачешь?» — раздался голос. Низкорослый мужик присел рядом. «Фёдор», — представился он. Миша назвал себя. Фёдор заговорил о природе, о звуках леса — странно, но после этого мальчик заснул.

В пять утра дом всколыхнулся. «Мишка, жрать давай, а то всё сожрут!» — рявкнул Иван. Наталья бросила на него злой взгляд. В воздухе стоял запах навоза и кислого молока. Миша сел за стол. «У нас ресторан? Бери сам!» — швырнула Наталья тарелку с яичницей. «Можно нож?» — спросил он. В ответ раздался хохот. «Ну Танька, ну выдумала!» — загудел дед. Бабка крестилась: «Пусть земля ей будет пухом… Восемь лет внука прятала, будто мы прокажённые».

«Почему вы так про маму?» — вырвалось у Миши. «Потому что сбежала, как от чумы!» — гаркнул Иван. «Ничего, из тебя мужика сделаем. Пойдёшь с пацанами сено косить». — «Мне нужно играть, чтобы не потерять навык. И руки должны быть целы», — тихо сказал Миша. Ребята загоготали: «Девка! Маникюрчик бережёт!» Дед стукнул кулаком по столу: «Хватит! Пусть играет. Ты, Мишка, Наталье по дому помогай».

Миша давился яичницей, вспоминая маму. Она рассказывала: деда зовут Николай, бабку — Мария. «Они строгие, но не злые», — говорила Таня. «Я уехала, потому что задыхалась». Она работала учительницей, а по ночам мыла полы. Всегда держалась с достоинством.

Миша час играл её любимую мелодию. Пацаны, пробегая мимо, орали: «Пи**асик!» Он терпел. Потом мыл посуду, чистил картошку, пока пальцы неФёдор молча подошел, взял его за плечо и сказал: «Пойдём, сынок, начнём всё сначала».