Вернулась к бабушке в деревню и нашла в сарае вещи, перевернувшие мою жизнь

Нет, Алексей Владимирович, к утру не успею! Это нереально! Мои люди и так на износ работают!

Светлана металась по кухне, вцепясь в телефон так, будто хотела раздавить его пальцами. В трубке бушевал начальник.

Света, твои проблемы меня не интересуют. Проект должен быть готов. Утром презентация у клиента. Если сорвёшь…

Не сорву, прошипела она, стискивая зубы.

Бросив телефон на диван, она зажмурилась. Пять лет в этой мясорубке дедлайны, нервы, бессонные ночи. Хорошая зарплата, карьера, а кайфа ноль. Одна усталость.

Взгляд упал на фото в деревянной рамке. Бабушка. Мария Семёновна. Вдруг захлестнуло дикое желание туда, в её старый дом, подальше от Москвы, от этого ада.

Решение созрело мгновенно.

Ба? Можно я приеду? Завтра же. Взяла отпуск… Да нет, всё нормально. Просто… задушил этот город.

Через час заявление за свой счёт, билет на поезд, и в голове непривычная тишина. Проект она, конечно, сдаст. Измотав всех. Но утром уже будет в пути.

Поезд укачивал, за окном мелькали поля, перелески, крохотные полустанки. Напряжение понемногу отпускало.

Деревня встретила запахом свежескошенной травы и громким лаем дворняги. Бабушка, сухонькая, но крепкая, сжала её в объятиях так, что перехватило дыхание.

Приехала, птаха моя, буркнула она, но глаза светились. Тощая, как щепка. Иди, щей накрошила. С крапивой.

Дом пах детством пирогами, сушёной мятой и чем-то неуловимо родным. Светлана рухнула на резную кровать в своей комнатке. Тишина. Настоящая. Лишь жужжание пчёл за окном да тиканье старых ходиков.

Первые дни пролетели в блаженном ничегонеделании. Спала до обеда, уплетала бабушкины оладьи, помогала в огороде. Простая работа на земле лечила лучше всяких психологов.

Свет, помоги в сарае разобраться, как-то вечером попросила бабушка. Хлама там на три жизни. Пока жива, надо прибраться.

Сарай оказался забит под завязку. Ржавые вёдра, сломанные вилы, ящики с гвоздями. Светлана чихала от пыли, но странно ей нравилось это разгребание завалов. Как будто чистила не только сарай, но и свою душу.

В дальнем углу, за грудой досок, её ждал сюрприз массивный сундук с кованым замком.

Ба, что это?

Мария Семёновна прищурилась:

А, деда твоего, Петра, сундук. После его смерти задвинула сюда… Рука не поднималась открывать.

Деда она помнила смутно высокий, молчаливый, с тёплыми руками. Бабушка о нём говорила редко, всегда с какой-то грустью.

Скрипнув, крышка открылась. Внутри пачки писем, тетради в кожаном переплёте, маленькая шкатулка. Светлана открыла первую тетрадь. На обложке «Дневник».

Страницы испещрены ровным почерком. Но это были не бытовые записи стихи.

*Твой смех как колокольчик в летний зной,*
*А взгляд два озера в лесной глуши.*
*Хочу сказать, но язык немой,*
*Боюсь спугнуть это счастье в тиши…*

Ба… дед писал стихи?!

Мария Семёновна взяла тетрадь, долго смотрела на строки. На лице ни удивления, ни радости.

Писал, тихо сказала. Только не мне.

Вечер Светлана провела, уткнувшись в дневники. Перед ней был совсем другой человек не суровый дед Пётр, а страстный, ранимый романтик. И почти на каждой странице имя «Галя».

*Видел Галю у колодца. Смеялась, и солнце играло в её косах. Весь мир будто посветлел. Почему я такой трус? Почему не могу подойти?*

*Галя уезжает в Ленинград. Поступает в мединститут. Деревня без неё опустеет. Я должен был признаться…*

*Не ответила на моё письмо. Видно, нашла там свою судьбу. А я остался тут, с невысказанной любовью…*

На следующий день за чаем с мёдом Светлана решилась:

Ба, расскажи про деда. Как вы познакомились?

Бабушка долго смотрела вдаль.

Обычный парень. Работящий, тихий. Вернулся из армии я как раз школу окончила. Ходил, как в воду опущенный.

Он… любил другую?

Догадалась, значит, вздохнула Мария Семёновна. Галина Ковалёва, дочка здешнего агронома. Красавица, умница. Все парни по ней сохли. И он тоже. Только писал стихи, а подойти боялся. Она уехала учиться, там за врача вышла.

А вы… как же?

А как в деревне? Сватов заслали. Родители благословили. «Стерпится слюбится». Он меня не любил, я знала. Но уважал. Хорошим мужем был, отцом. Тридцать лет вместе прожили. Дом построил, дочь вырастил твою мать. А про Галю ни разу не обмолвился. Только иногда вечером сядет на крыльцо, тетрадь достанет, на дорогу смотрит… Будто ждёт.

В её голосе не было обиды. Лишь спокойная мудрость.

Среди вещей нашлась шкатулка. В ней единственная фотография: серьёзная девушка с высокой причёской. На обороте: «Галя. Навсегда». И засушенный василёк.

Ба, а что с ней сейчас? спросила Светлана.

Живёт в райцентре. Муж умер, детей нет. Одна.

На следующий день они поехали.

Старый домик на окраине. Дверь открыла высокая седая женщина.

Мы к вам, Галина Михайловна, сказала бабушка. Я жена Петра Ковалёва.

Три женщины пили чай на кухне. Галя дрожащими руками развязывала пачку писем.

Я была дурой, шептала она. Его стихи казались мне деревенской наивностью. Только годы спустя поняла это было настоящее. Единственное…

Обратно ехали молча. Бабушка смотрела в окно, и на лице её было не горе, а покой.

В последний вечер Светлана позвонила начальнику.

Алексей Владимирович, я увольняюсь.

Она вдыхала аромат цветущей сирени. Москва с её бешеным ритмом казалась чужим сном. Здесь, в тишине, рядом с этой мудрой женщиной, она наконец чувствовала себя дома. По-настоящему.