В семьдесят лет я поняла, что самое страшное не пустая квартира, а полный дом людей, которым ты не нужна.
Опять не тот хлеб купили, резко бросила невестка Катя, пока я разбирала пакеты на кухне. Я же просила бездрожжевой. В пятый раз прошу.
Она демонстративно взяла батон, который я принесла, и покрутила его в руках, будто это была какая-то ядовитая гусеница.
Катюша, я забыла, прости. Замоталась, прошептала я.
Вечно вы замотались, Анна Петровна. А нам потом это есть. У Артёмки может быть аллергия.
Она швырнула батон на стол так, будто сделала мне одолжение, не выбросив его в мусор.
Я сглотнула комок в горле. Моему внуку Артёму шесть лет, и у него никогда не было аллергии на обычный хлеб.
В комнату заглянул сын.
Мам, ты мой синий свитер не видела?
Видела, Олежек. Он в стирке, я вчера
Зачем? он даже не дослушал. Я же собирался его сегодня надеть! Ну мам!
Сын исчез, оставив меня с его раздражённым «ну мам», которое в последнее время било больнее пощёчины. Я постирала его вещь. Позаботилась. И снова оказалась виноватой.
Я медленно пошла в свою комнату, мимо гостиной, где Катя уже громко рассказывала подруге по телефону, что «свекровь опять чудит». Смех в трубке был таким же колючим, как её слова.
Моя комната казалась единственным безопасным местом в этом большом, когда-то уютном доме. Теперь он гудел, как улей.
Постоянные разговоры, детские крики, включённый телевизор, хлопанье дверей. Шумно. Людно. И безумно одиноко.
Я села на край кровати. Всю жизнь боялась остаться одна. Боялась, что дети вырастут и разлетятся, и я буду сидеть в пустых комнатах. Какая же я была дура.
Только к пятидесяти пяти годам я поняла: самое страшное не пустая квартира, а полный дом людей, которым ты не нужна.
Ты для них бесплатное приложение. Ходячая функция, которая вечно даёт сбой. Подай, принеси, постирай но только так, как мы сказали. Шаг влево, шаг вправо и ты уже мешаешь, раздражаешь, путаешься под ногами.
Вечером я ещё раз попыталась. Сын сидел за ноутбуком, хмурый.
Олеж, может, поговорим?
Мам, я работаю, не видишь? не отрывая глаз от экрана, ответил он.
Я просто хотела
Давай потом, а?
«Потом» так и не наступило. У них с Катей была своя жизнь, свои планы, свои разговоры. А я была фоном. Как старый диван или надоевший торшер. Вроде есть, а вроде и нет.
В дверь постучали. Это был Артёмка.
Ба, почитай, он протянул мне книжку.
Сердце на мгновение ёкнуло от радости. Вот он, мой лучик. Единственный, кому я
Артём! тут же появилась на пороге Катя. Я же говорила, не беспокоить бабушку? Иди, у тебя по расписанию планшет.
Она забрала у него книжку и увела за руку.
А я осталась сидеть, глядя на закрытую дверь. И в этот момент я поняла: больше не могу быть просто фоном. Что-то должно измениться. Иначе я исчезну в стенах этого дома, как призрак.
Решение пришло не сразу. Оно зрело несколько дней, пока я механически мыла посуду, ходила в магазин и молча терпела мелкие уколы.
Оно укрепилось, когда я нашла в мусорном ведре почти целую кастрюлю моего плова «слишком жирно, у нас диета».
Я решила начать с малого. Со своего пространства.
В субботу утром, когда все ещё спали, я достала с антресолей коробки с вещами покойного мужа. Его книги, инструменты, старые фотографии. Я стала разбирать их прямо в гостиной, на большом столе. Хотела сделать уголок памяти, повесить его портрет.
Первой спустилась Катя. Замерла на пороге, будто увидела тараканов.
Это что ещё такое?
Доброе утро, Катя. Я вещи разбираю.
Вижу. А нельзя это делать в своей комнате? Вы всю гостиную завалили. У нас сегодня гости, между прочим.
Это и моя гостиная тоже, тихо, но твёрдо сказала я, удивившись собственному тону. И это вещи твоего свёкра. Отца Олега.
Катя фыркнула и демонстративно пошла на кухню, громко стуча чайником. Через десять минут появился Олег, которого привлёк запах кофе и мамин бунт.
Мам, ты чего устроила? Катя говорит, ты тут всё завалила.
Я просто хотела повесить портрет отца. Вот сюда, я показала на стену.
Сюда? он посмотрел на стену, потом на меня. Ты с ума сошла? У нас тут современный дизайн, какое ещё фото? Катя сюда зеркало модное присмотрела.
Вот так. Зеркало. Модное. Важнее, чем память о его отце.
Олеж, это мой дом.
Ну началось, закатил он глаза. Вечно ты со своим «моим домом». Мы тут живём, вообще-то! Мы ремонт делали!
Ремонт это покрашенная ими в кричащий салатовый цвет стена на кухне. И всё.
Поэтому я и хочу, чтобы дом оставался домом, а не проходным двором с модными зеркалами.
Вечером состоялся главный разговор. Они подошли ко мне вместе, с отрепетированными серьёзными лицами. Сели напротив.
Мам, мы тут подумали, начал Олег подобострастно. Этот дом для нас всех слишком большой. Коммуналка дорогая, убирать тяжело.
Катя подхватила, глядя на меня «честными» глазами:
Да, Анна Петровна. Мы же о вас заботимся. Вам одной будет тяжело, когда мы решим жить отдельно.
Холод пробежал по спине.
Это куда же вы собрались?
Мы хотим продать дом, выпалил Олег. Купим себе хорошую квартиру в новостройке. И тебе. Однокомнатную. Маленькую, уютную. Зато свою.
Я смотрела то на сына, то на невестку. Они не шутили. Они всё решили. Уже мысленно поделили деньги от продажи моего дома. Моей крепости. Моей жизни.
Продать мой дом?
Ну почему сразу твой? нагло усмехнулась Катя. Мы же тоже тут живём, вкладываемся. Или ты хочешь, чтобы мы всю жизнь на тебя горбатились, этот особняк обслуживали?
Я встала. Ноги вдруг
