Сын привел в дом психиатра, чтобы признать меня недееспособной, но он не знал, что этот врач мой бывший муж и его отец.
Мама, открой. Это я. И я не один.
Голос Дмитрия за дверью звучал необычно жестко, почти официально. Я отложила книгу и направилась в прихожую, поправляя на ходу волосы.
Тревога уже пустила корни где-то в солнечном сплетении.
На пороге стоял сын, а за его спиной высокий мужчина в строгом пальто. Незнакомец тримал в руках дорогой кожаный портфель и смотрел на меня спокойным, оценивающим взглядом.
Так смотрят на вещь, которую собираются либо купить, либо выбросить.
Мы можем войти? спросил Дмитрий, даже не пытаясь улыбнуться.
Он вошел в квартиру, словно хозяин, каким, видимо, уже себя считал. Незнакомец последовал за ним.
Знакомься, это Сергей Николаевич, бросил сын, снимая куртку. Он врач. Мы просто поговорим. Я переживаю за тебя.
Слово «переживаю» прозвучало как приговор. Я взглянула на этого «Сергея Николаевича».
Седины на висках, тонкие сжатые губы, усталые глаза за стеклами очков в модной оправе. И что-то до боли, до дрожи знакомое в том, как он слегка наклонил голову, изучая меня.
Сердце кувыркнулось и упало вниз.
Сергей.
Сорок лет стерли его черты, покрыли патиной возраста и чужой, незнакомой мне жизни. Но это был он.
Мужчина, которого я когда-то любила до безумия и выбросила из своей жизни с той же яростью. Отец Дмитрия, который так и не узнал, что у него есть сын.
Добрый день, Анна Сергеевна, произнес он ровным, поставленным голосом психиатра. В его глазах не дрогнул ни один мускул. Он не узнал. Или сделал вид, что не узнал.
Я молча кивнула, чувствуя, как немеют ноги. Мир сузился до одной точки его спокойного, профессионального лица.
Сын привел в дом человека, чтобы упрятать меня в психушку и отобрать квартиру, и этим человеком оказался его собственный отец.
Проходите в гостиную, мой голос прозвучал странно спокойно. Я сама его едва узнала.
Дмитрий сразу начал изложить суть дела, пока «врач» внимательно осматривал комнату.
Сын говорил о моей «неадекватной привязанности к вещам», о «нежелании принимать реальность», о том, что мне тяжело одной в такой большой квартире.
Мы с Олей хотим помочь, говорил он. Купим тебе уютную студию рядом с нами. Будешь под присмотром. А на остальные деньги сможешь жить, ни в чем себе не отказывая.
Он говорил обо мне так, будто меня здесь не было. Будто я была старой тумбочкой, которую пора вывезти на дачу.
Сергей, он же Сергей Николаевич, слушал, время от времени кивая. Затем повернулся ко мне.
Анна Сергеевна, вы часто разговариваете с покойным мужем? его вопрос ударил, как по нерву.
Дмитрий опустил глаза. Значит, это он рассказал. Моя привычка иногда вслух комментировать что-то, обращаясь к фотографии отца, в его устах превратилась в симптом.
Я перевела взгляд с испуганного лица сына на непроницаемое лицо его отца. Холодная ярость вытеснила шок.
Они оба смотрели на меня, ожидая ответа. Один с жадным нетерпением, другой с клиническим любопытством.
Что ж, хотели игры? Получат.
Да, ответила я, глядя прямо в глаза Сергею. Разговариваю. Иногда он даже отвечает. Особенно когда речь заходит о предательстве.
На лице Сергея не дрогнул ни один мускул. Он лишь сделал короткую пометку в своем блокноте.
Этот жест был красноречивее любых слов. «Пациентка агрессивно реагирует на вопросы, подтверждает защитную реакцию. Проекция чувства вины». Я почти видела эту строку, выведенную его ровным врачебным почерком.
Мам, ну зачем ты такое говоришь? занервничал Дмитрий. Сергей Николаевич хочет помочь. А ты только злишься.
Помочь в чем, сынок? Помочь освободить для тебя жилплощадь?
Я смотрела на Дмитрия, и во мне боролись два чувства: жгучая обида и желание встряхнуть его, закричать: «Очнись! Посмотри, кого ты привел!». Но я молчала. Раскрывать карты сейчас означало проиграть.
Это не так, он покраснел, и этот румянец стыда был единственным доказательством, что в нем еще осталось что-то человеческое. Мы с Олей волнуемся. Ты совсем одна. Замкнулась здесь со своими воспоминаниями.
Сергей поднял руку, мягко останавливая его.
Дмитрий, позвольте мне. Анна Сергеевна, скажите, что именно вы считаете предательством? Это важное чувство. Давайте поговорим о нем.
Он смотрел на меня тем же изучающим взглядом. Я решила пойти ва-банк. Проверить его.
Предательство бывает разным, доктор. Иногда человек просто уходит за хлебом и не возвращается. Бросает. А иногда возвращается через много лет, чтобы отобрать у тебя последнее.
Я внимательно следила за его реакцией. Ничего. Абсолютно. Лишь легкий профессиональный интерес.
Он либо обладал железной выдержкой, либо действительно ничего не помнил. Второй вариант казался мне еще страшнее.
Интересная метафора, подвел он итог. То есть вы воспринимаете заботу сына как попытку что-то у вас отобрать? Это чувство возникло давно?
Он вел допрос. Аккуратно, методично, загоняя меня в угол поставленным им же диагнозом. Каждое мое слово, каждый жест он трактовал в нужном ему направлении.
Дмитрий, я обратилась к сыну, игнорируя психиатра. Проводи доктора. Нам нужно поговорить наедино.
Нет, отрезал он. Мы все обсудим вместе. Я не хочу, чтобы ты потом снова манипулировала и давила на жалость. Сергей Николаевич здесь как независимый эксперт.
«Независимый эксперт». Мой бывший муж, который не платил алиментов, потому что даже не знал о сыне.
Отец, которого Дмитрий никогда не видел. Ирония была настолько жестокой, что хотелось рассмеяться вслух. Но я сдержалась. Смех они тоже записали бы в симптомы.
Хорошо, неожиданно покорно сказала я. Я чувствовала, как внутри меня что-то цепенеет и твердеет, превращаясь в острый ледяной клинок. Раз уж вы так хотите мне помочь Расскажите, что вы предлагаете.
