Родственники смеялись, что я ухаживаю за «бедной» тётушкой. Их лица вытянулись, когда огласили завещание, по которому мне досталось всё её состояние и три дома.
Опять к своей богачке?
Голос двоюродной сестры Светки капал ядом, пока я натягивала пальто в прихожей.
Я молча застегнула пуговицы. Отвечать не имело смысла. Это был их утренний ритуал.
Оставь её, Свет, лениво бросила из комнаты тётя Алевтина, её мать. Человек делом занят. Милостыню подаёт.
Смех у них получился громкий, слаженный.
Просто я обещала тёте Лиде помочь с окнами, заклеить на зиму.
Окна она свои ещё в сорок седьмом заклеила, не унималась Светка, выходя в коридор. Тратить молодость на старуху, от которой даже дырявых колготок в наследство не достанется. Надо ж талант иметь.
Она окинула меня взглядом с ног до головы, оценивая моë простое пальто и ботинки.
Не у всех есть цель получить наследство, Свет.
Да что ты? А какая у тебя цель? Духовное обогащение в процессе мытья полов в хрущёвке?
Я взяла сумку. Внутри лежали продукты для Елизаветы Петровны и новая книга, которую она просила.
Моя цель помочь близкому человеку.
Близкому? взвизгнула тётя Алевтина, появляясь в дверях. Её лицо перекосила давняя обида. Эта «близкая» продала дедову дачу, наше родовое гнездо, чтобы купить себе конуру в центре! Всю жизнь думала только о себе, ни копейки никому не дала!
Вот он, корень их ненависти. Дача в сосновом бору, которую дед строил для всей семьи, а Елизавета Петровна, как старшая дочь, оформила на себя и после его смерти продала. Они считали это предательством.
Я смотрела на их лица, искажённые злобой и жадностью. Они даже не пытались понять её мотивов.
Им было плевать на ту связь, что была у меня с двоюродной бабушкой. Им не были интересны её рассказы, её острый ум, её ироничный взгляд на мир.
Они видели только старуху в заношенном халате.
А я видела человека, который научил меня читать, показывал созвездия и учил различать голоса птиц.
Увидишь, прошипела мне вслед Светка. Она отдаст свою квартиру каким-нибудь сектантам. А ты останешься ни с чем. И со своей святостью.
Я вышла на лестничную площадку. Дверь за мной захлопнулась, отрезав их голоса.
Квартира Елизаветы Петровны встретила меня запахом сушёных трав и старых книг. Всё было просто, но невероятно чисто.
Она сидела за столом, склонившись над большой картой побережья Финского залива. Рядом лежали не только документы, но и планшет с графиками и таблицами.
А, Кирь, пришла, она подняла голову, и глаза её засветились. А я тут работаю, не покладая рук.
Что это? я кивнула на карту.
Да так, старые владения упорядочиваю, лукаво улыбнулась она. Бумажная волокита.
Она аккуратно свернула карту и спрятала документы в папку, но я успела заметить слова «договор аренды» и «кадастровый план».
Родственники опять концерт устроили? спросила она, безошибочно уловив моё настроение.
Я лишь пожала плечами.
Они всё считают, Кирь. Копейки считают. А главного не видят. Ну и ладно, это их проблемы.
Она взяла принесённую мной книгу, и лицо её просияло.
Спасибо, родная. Ты единственная, кто знает, что мне на самом деле нужно.
Через несколько недель раздался звонок. Голос тёти Алевтины звучал сладко, как переспелый персик.
Кирочка, привет, дорогая. Как там наша Елизавета Петровна?
Я насторожилась.
Всё хорошо, тётя Аля. Спасибо.
Я вот почему звоню Тут Светкин знакомый, риелтор, интересуется домами в том районе. И я подумала, надо бы нашей Лиде помочь.
Узнать, всё ли в порядке с документами. Он мог бы зайти, бесплатно проконсультировать. Чтобы её никто не обманул.
Не думаю, что ей нужна помощь.
Ну как же! Человек же старый Ты бы спросила у неё про завещание, например. Мы же семья, должны друг о друге заботиться.
К горлу подкатила тошнота.
Я не буду об этом спрашивать. Всего доброго.
Во время следующего моего визита Елизавета Петровна была сама не своя.
Представляешь, приходил какой-то мужчина. Представился оценщиком из страховой компании.
Говорил, что по их данным, в доме старая проводка, надо оценить риски. А вопросы задавал, как прокурор. Про собственность, про счета, про родственников
Я застыла со стопкой тарелок в руках. Это была схема Алевтины. Хитрее, чем я думала.
Кто ко мне ходит, как часто. И всё время намекал, что стариков часто обманывают. Будто готовил меня к чему-то.
Пока я мыла посуду, Елизавета Петровна говорила по телефону. Голос её звучал строго, деловито.
Нет, Аркадию Семёновичу, повышать арендную плату до конца сезона мы не будем. Люди рассчитывали на одну сумму. Репутация дороже сиюминутной выгоды.
Она положила трубку и, поймав мой удивлённый взгляд, лукаво подмигнула.
Дела, Кирь. Малый бизнес.
Больше ничего не объяснила, а я не стала расспрашивать.
Точкой невозврата стал мой день рождения. Я забежала к Елизавете Петровне вечером. Она встретила меня с тревогой в глазах. На кухонном столе стояла почти нетронутая чашка чая.
Приходила Светка, тихо сказала она. Поздравляла тебя. Заочно.
Она избегала встречаться со мной взглядом.
И что же она говорила?
Говорила, что ты жалуешься на меня. Что устала. Что с нетерпением ждёшь, когда всё это закончится голос Елизаветы Петровны дрогнул.
Говорила, что ты присматриваешь себе квартиру на деньги, которые я якобы тебе даю Кирь, она она сказала, что ты смеёшься надо мной за спиной.
Они ударили в самое больное. В наше доверие.
Внутри у меня что-то оборвалось. С громким треском. Вся та доброта и всепрощение, что я лелеяла, исчезли. Осталась
