Нормальных здесь нет
Тоня сошла с лодки, пропахшей смолой и речной сыростью, и поняла — назад дороги нет. Воздух здесь был иной: густой, пропитанный ароматами сосны, мокрого мха, рыбы и чего-то неуловимого — словно сама жизнь, без прикрас.
— Добро пожаловать, — пробормотал провожатый, парень в потрёпанном рыбацком жилете. — Это база «Глухие воды». Ставь палатку где угодно. Туалет вон там. Работать начнёшь завтра — в восемь утра на берегу. Чистим территорию от мусора.
Тоня кивнула. Ничего не боялась. Кроме тишины. Впервые за долгие месяцы никто не допытывался: «Как ты?», «Справилась?», «Вернёшься в университет?». Никто не смотрел с жалостью.
Она разбила лагерь на пригорке у самой воды. Села на корягу, сбросила сапоги, опустила ноги в ледяную струйку реки. И впервые за долгое время — не заплакала.
Прошло две недели. Тоня таскала вёдра, копала ямы, драила котлы. Руки были в ссадинах, спина ныла, но в голове — тишь. На базе собрались разные: студенты, экологи, бывшие программисты, художники, волонтёры со всей страны. Все — чудаки. Все — сбившиеся с пути.
— Кем была раньше? — спросила как-то Лиза, девушка с рыжими косами и голосом, похожим на звук флейты.
— Преподавала. Историю искусств. В университете Воронежа.
— Почему ушла?
— Сын погиб. Год назад. Утонул. Я не смогла. Слов не осталось.
Лиза не ахнула, не запричитала. Просто кивнула:
— Понимаю. У меня отец. Рак. Умер зимой. Я сбежала сюда. Иначе бы сломалась.
— Здесь не ломаются?
— Здесь можно. Это не страшно.
Тоня впервые улыбнулась.
Она начала рисовать. На обёрточной бумаге от старых мешков. Эскизы реки, птиц, людей у костра. Иногда — сына. Теперь он был в жилете и с веслом. Улыбался.
Как-то кто-то развесил её рисунки на верёвке у столовой. К вечеру все принесли своё — фото, стихи, поделки из коры.
— Объявляю день души! — крикнул Сергей, высокий и лохматый начальник базы. — Показывайте, кто вы есть!
— А ты? — спросила Тоня.
— Был менеджером. Теперь — дровосек. И мне нравится.
Они засмеялись. И больше не стыдились своих шрамов.
На третий месяц пришла беда. Из города. На моторке приплыли мать и сестра. Яркие куртки, сумки, лица, полные укора.
— Антонина! Ты совсем рехнулась?! — мать стояла у палатки. — Что это за место? Тут одни бродяги! Ты как выглядишь! Это вообще законно?
Сестра — Галя — озиралась, будто искала, куда позвонить.
— Мы с ума сходим! Ты пропала! Тебе сорок, а ведёшь себя как девочка! Ты же преподаватель!
Тоня молчала. Люди у костра замерли. Лиза тронула её за плечо:
— Помочь?
— Не надо.
— Мы в панике, — мать сжимала сумку. — Договорились с клиникой. Тебе нужна помощь.
— Вот она — моя помощь.
— Не смеши! Палатка, чужие люди…
— Они не чужие. А ты… давно меня не слушаешь.
— Тоня, — вмешалась Галя. — Мы семья!
— А где вы были, когда я не могла встать с кровати? Когда хотела умереть вместо него?
— Мы… переживали!
— Нет. Вы звонили и говорили: «Держись». Держаться — не значит помочь.
Тишина. Только река шептала.
Сергей поднёс чашку чая. Мать вздрогнула:
— Кто это?! Он тебя завербовал?
— Это человек. Один из немногих, кто не боится моего горя. А я — не зомби. Я живая.
— Ты больная, — прошептала Галя.
— Возможно. Но это мой выбор.
Они уехали утром. Не прощаясь. Тоня сидела на причале, босая, с банкой мёда. Лиза присела рядом.
— Как ты?
— Как пень, который дал новые корни.
— Ты сильная. Преподаватель.
— Теперь — жизни.
К осени Тоня осталась одна из немногих. Кто-то уехал, кто-то задержался. Сергей — тоже. Построил зимовье, топил печь, варил грибную похлёбку.
Как-то они шли вдоль реки. Тоня вдруг сказала:
— Кажется, я влюбилась. Не в тебя. В себя — здесь.
Сергей рассмеялся:
— Это главное. Остальное приложится.
Она взяла его за руку.
— А если я останусь?
— Оставайся.
— А если открою мастерскую? Буду звать сюда потерянных?
— Тогда я пристрою веранду. Чтобы они знали — тут их ждут.
Она поняла: река помнит. Лес лечит. А сердце, даже разбитое, может забиться вновь.
Первая зима выдалась долгой. Лес замер в снежной немоте, река сковалась тонким ледком. Остались пятеро: Сергей, Тоня, Лиза и ещё двое — Глеб и Ника, фотографы из Екатеринбурга, сбежавшие «от асфальта».
Тоня жила в избушке у мастерской. Печка, полки, тёплый свет. Утром топила печь, заваривала чай с облепихой, смотрела, как лисы бегают по льду.
Она развесила карту России. Флажками отмечала города, откуда писали люди:
«Можно приехать? Я музыкант. Устал от сцены».
«Я художник. После развода. Нужна тишина».
«Мне 18. Я потерян. Можно пожить с вами?».
Сергей глядел на карту:
— Надо ставить новые домики. Весной будет народу — не пролезть.
Весна приползла неспешно. Первые гостиВесеннее солнце растопило последний лёд, и Тоня, глядя на причал, где уже шумели новые гости, поняла – забвение закончилось, началась жизнь.
