Дочь двух отцов…
Запись в дневнике.
Вспоминаю сегодня свадьбу у нас в Покровском. Ольга, дочь Натальи, замуж выходила. Красавица – загляденье! Платье белоснежное, скромное, а глаза горят, как два солнца в июльский полдень. Вся деревня собралась – кто поглядеть, кто поздравить. Но самое трогательное – когда её к жениху под венцом вели.
Представьте: под раскидистой березой, что у нас за околицей заветная стоит, ведут её два отца.
Один – Сергей, Натальин муж, ведёт под руку. Мужик крепкий, дубом стоит, ладони в мозолях, а глядит на Ольгу так, что дух захватывает. Ведёт бережно, будто невесту, а всю вселенную в руках несёт.
А второй отец – на пожелтевшей фотокарточке, что Ольга к свадебному платью приколола. Смотрит с неё молодой парень – Алексей, родной её батюшка. И никто у нас не удивился, потому что знали все эту историю. Историю о дружбе, что крепче кремня, и о любви, что согрела два осиротевших сердца.
Ах, помню я этих сорванцов, Серёжку и Лёшку. Не разлей вода – так про них говорили. Куда один, туда и второй. На охоту – вместе. В поле за сеном – парой. На посиделки в клуб – тоже плечом к плечу. Разные они были. Лёха – душа-человек, балагур, запевала. Возьмёт баян – все девки как мёд на него липнут! А Сергей – тихоня, основательный. Больше слушал, но если уж говорил – слово в слово, как топором рубил.
А потом к нам в Покровское Наталья приехала, к тётке на лето. Стройная, как молодая берёзка, с косой по пояс. И Лёха наш пропал. Совсем с ума сошёл. Ходил за ней тенью, ромашки да васильки носил, под окном на гармошке играл. А Сергей рядом молчал, только вздыхал да другу помогал. То лестницу придержит, когда Лёха к окошку лез, то от сторожево пса отвлечёт. Радовался за друга, хоть и видно было – и ему Наталья в сердце запала. Но дружбу не предал.
Сыграли они свадьбу. Жили – не нарадовались. Я к ним часто заходила – то травки Наталье принести, то просто поболтать. Дом у них – полная чаша. Не богатством, нет. Радостью. Пахло пирогами, смех детский звенел. Родилась у них Оленька – вылитый Лёха, только с Натальиной улыбкой. Он в ней души не чаял. На руках качал, песни пел своим хрипловатым голосом. А Сергей стал им как родной. То крышу починит, то дров наколет, то с Олюшкой посидит, пока молодые в райцентр съездят. Был не просто друг – семья.
А потом… Эх, господи… Беда всегда нежданной приходит. Поехал Алексей в город на своём «жигулёнке», да не вернулся. На раскисшей дороге занесло…
Что тут было – не описать. Наталья как тень ходила, будто свет из неё вынули. Молчала неделями, только смотрела в стену. А Оля, трёхлетняя кроха, всё бегала к калитке: «Папа! Папа приедет?». Сердце разрывалось смотреть.
Вся деревня, конечно, помогала. Но Сергей… Он просто поселился у них на крыльце. Не в доме. Молча чинил сарай, что Алексей не достроил. Молча носил вёдрами воду. Принесёт каравай хлеба да горшок сметаны, поставит у двери – и уйдёт. А по вечерам, когда Наталья в подушку рыдала, он сажал Олю на колени, катал на спине, изображая коня, и шёпотом рассказывал сказки. Сказки про её папу – самого сильного, самого доброго на свете. Не давал девочке забыть.
Прошёл год, другой. Горе потихоньку притупилось. Наталья стала понемногу оживать. А Сергей всё так же был рядом. Не говорил красивых слов – просто жил их жизнью. Научил Олю на лыжах кататься, на тех самых, что Алексей купил. Водил её на озеро, показывал места, где с Лёхой удочки закидывали. Стал для неё целым миром.
Помню, прибегает ко мне как-то Наталья, слёзы на глазах, но не от горя – от чего-то светлого.
– Марковна, – шепчет, – сидим ужинаем. Оля ложкой стучит и вдруг говорит: «Мама, а дядя Серёжа – это мой второй папа? Папа Лёша на небе, а папа Серёжа – здесь?».
Я смотрю на неё, а у самой ком в горле.
– Ну и?
– А Сергей сидит, белее мела, ложку в руке сжимает, а по щеке слеза… Первая за все эти годы. Я обняла его сзади и кивнула Оле. Да, мол, дочка. Да.
Так и стали жить вместе. Без шума, без свадьбы. Просто – семьёй. И никто в деревне даже бровью не повёл. Потому что видели все – это не забвение, а продолжение. Сергей с таким трепетом хранил всё, что связано с Лёшей… Портрет его на самом видном месте висел. И каждый год в день рождения Алексея они втроём пекли его любимый вишнёвый пирог и шли на погост.
Сергей вырастил Ольгу как родную. Любил её тихо, но крепко. И научил помнить первого отца. В её сердце хватило места для двоих.
Вот стою я на этой свадьбе, смотрю, как Сергей передаёт руку Ольги жениху, потом поправляет на её платье фотографию в рамке. И вижу, как по его щеке снова, как много лет назад, катится скупая слеза. Не от горя – от выстраданного счастья.
Танцевали они. Ольга – с мужем, потом пригласила Сергея. А он, покружив её, подвёл к Наталье, взял фотографию Алексея и сказал так, что все услышали:
– Теперь, брат, твой черёд с дочкой танцевать.
Ольга взяла фотографию, прижала к сердцу. И закружилась одна в центре круга.
Нет, не одна.
Все смотрели на невесту, что танцевала с памятью, с тем, кто дал ей жизнь и эти солнечные глаза. Наталья беззвучно шептала что-то, слёзы по лицу текут. А Сергей стоял рядом, руку на её плече, и в его взгляде была вся боль утраты и вся гордость за их общую дочь.
Вот так, друзья. Кажется, беда – конец всему. А она, может, лишь расчищает путь для другой любви – не менее настоящей. Для счастья, что строится не на пепле, а наИ подумалось мне тогда, глядя на их счастливые лица, что настоящая любовь — это не только радость встреч, но и умение хранить память в сердце, не заменяя, а дополняя её новой теплотой.
