— Ты не осмелишься так со мной поступить! — Андрей Михайлович ударил кулаком по столу, отчего чашка с чаепитием полетела сквозь пространство, а бесформенное пятно бурого цвета разлилось по светлой скатерти, как символ его внутреннего хаоса.
— Что ты уверен, что я должна всю жизнь терпеть твою тиранию? — Светлана выпрямилась, в глазах её плескалась злоба, руки вперила в бёдра, привычно скрывая дрожь в пальцах. В её голосе звучала грозовое небо.
— Какая тирания? То, что я требую уважения от жены, а не домашней рабыни? — Андрей попытался вытереть скатерть салфеткой, но только усилил беспорядок. Его бормотание превратилось в всхлип.
— Ты меня вообще видишь? — Светлана сорвала с головы заколку, и серебристо-белая масса волос рассыпалась, как листва, которая давно не знала весны. — Сколько раз ты спрашивал, как я себя чувствую? Когда в последний раз ты просто… слушал меня?
Андрей застыл. Тридцать лет супружеского союза — и впервые девушка, ставшая его женой, говорила громко, глядя прямо в глаза. Порыв холодного ветра, ворвавшегося в двери, превратил комнату в пустоту.
— Светлана, ну ты чего? — Он дополз до неё, но не осмелился прикоснуться. — Что случилось-то?
— Я устала, — она сказала сухо, как осенние листья, и вытащила чемодан с антресолей. Тот был стар, с пятнами времени, и вспоминал страдную поездку в Сочи, когда они были ещё молоды.
— Куда? К Зинаиде? В Екатеринбург?
— Нет, к Зинаиде — в Москву, — она уточнила, складывая вещи аккуратными стопками, будто плела невидимые нити другой жизни.
— Уйдёшь — и на мне свалится всё! Кто будет мыть полы, готовить? — Андрей хватал воздух пустыми руками, словно пытался удержать ускользающий мир.
— Мария Степановна из соседнего подъезда поможет, — Светлана бросила ему адрес прачечной, на котором было написано: «Пусть почувствует мою боль».
— С ума сошла?! — Андрей смял бумагу и бросил в урну, как объятие, отвергнутое на пороге.
— С ума сойти — лучше, чем остаться рабыней, — она ответила с улыбкой, которая ранила больше, чем крик. — Поехала.
Дверь, хлопнув, унесла её в ночь. Андрей, как испуганный ребёнок, сел на полу, предаваясь мыслям, которые уже были слишком поздно.
Недели прошли, как годы. Мария Степановна приходила убирать, но даже её руки не могли создать уют. Копировали рецепты, но еда была бессмысленна. Андрей звонил, но Зинаида отвечала коротко, будто невидимый язык придир.
— Мама не хочет говорить, — сказала она однажды. — Пусть время решает.
— Какое время?! — он кричал, ощущая, как голос его троил.
— Вы убили её жизнь, — шептала Зинаида. — Теперь это ваша вина.
Письма Андрея были глупыми: «Светлана, без тебя всё тускнеет. Поговори!» — он писал, как девочка, у которой забрали игрушку. В ответ он получил страницы, как холст, отпечатанный ее душой:
«Я нашла талант, который ты отвергал. Картины, плавания, тишина в метро Екатеринбурга — это моя новая суть. Сомневаюсь, что тебе мне вернуть. Но мне хорошо. Странно, да?»
Когда он приехал, Светлана ждала с цветами в руках. Её глаза были спокойны, как река после бури.
— Ты всё ещё не нашёл себя, — сказала она, закрывая дверь, но оставляя пространство для возможности.
— Начнём сначала, — попросил Андрей.
Он сделал первый шаг. Они остались между двух миров, где свои и чужие. Но кто же знает, что в сердце человека всегда есть запрос на новое начало?
