Бабушка, мама сказала, что тебя надо отправить в дом престарелых». Я подслушала разговор родителей — ребёнок просто так не соврёт.

Марфа Семёновна шла по улочкам тихого городка под Тверью, чтобы забрать внучку из школы. Лицо её сияло, а каблуки звонко отбивали шаги, будто снова возвращая её в молодость, когда жизнь казалась бесшабашной пляской. Сегодня случилось важное событие — она наконец-то купила собственную квартиру. Светлую, уютную однушку в новостройке, о которой мечтала долгие годы. Почти два года она копила, откладывая каждую копейку. Продажа старой избушки в деревне дала только половину нужной суммы, остальное добавила дочь, Лида, но Марфа Семёновна поклялась вернуть ей деньги. Ей, семидесятилетней вдове, хватало и пенсии, а молодым — дочери и зятю — средства нужнее, у них вся жизнь впереди.

В школьном холле её ждала внучка, Света, восьмилетняя девчушка с рыжими косичками. Девочка бросилась к бабушке, и они пошли домой, болтая о школьных делах. Света была для Марфы Семёновны самым дорогим человеком, её радостью. Лида родила её поздно, почти в сорок, и тогда же попросила мать переехать ближе. Марфа Семёновна не хотела покидать родную деревню, где каждый уголок напоминал о прошлом, но ради дочери и внучки согласилась. Теперь она забирала Свету из школы, сидела с ней до вечера, пока родители не вернутся с работы, а потом уходила в свою маленькую квартиру. Жильё оформили на Лиду — так, на всякий случай, ведь стариков легко обвести вокруг пальца. Марфа Семёновна не спорила: думала, это просто формальность.

— Бабушка, — вдруг сказала Света, глядя на неё широко раскрытыми глазами, — мама сказала, что тебя надо отправить в дом для стариков.

Марфа Семёновна застыла, будто её облили ледяной водой.

— В какой дом, родная? — переспросила она, чувствуя, как холодеют пальцы.

— Ну, где живут старые бабушки и дедушки. Мама сказала папе, что тебе там будет лучше, не заскучаешь, — Света говорила тихо, но каждое слово било, как обухом по голове.

— Да мне там не надо! Лучше в санаторий съезжу, — ответила Марфа Семёновна, а голос её предательски задрожал. В голове пронеслось: «Неужели правда?»

— Бабуля, только не говори маме, что я тебе рассказала, — прошептала Света, прижимаясь к ней. — Я услышала, как они разговаривали ночью. Мама сказала, что уже договорилась с какой-то тётей, но заберут тебя не сейчас, а когда я подрасту.

— Не скажу, ладно, — пообещала Марфа Семёновна, открывая дверь. Ноги её подкашивались, а в груди стучало, как набат. — Что-то я приболела, голова кружится. Прилягу, а ты иди, переодевайся.

Она упала на диван, чувствуя, как сердце колотится, а в глазах темнеет. Детские слова разорвали её мир на части. Это была правда — страшная, неумолимая правда, которую ребёнок не мог выдумать. Через три месяца Марфа Семёновна собрала вещи и уехала обратно в деревню. Теперь снимает там угол, копит на свой дом, чтобы снова почувствовать себя хозяйкой. Ей помогают старые подруги и дальние родственники, но внутри — пустота и боль.

Кто-то судачит: «Сама виновата, надо было с дочерью поговорить». Но Марфа Семёновна знает твёрдо:

— Ребёнок не соврёт, — говорит она, глядя в окно. — По поступкам Лиды всё ясно. Она даже не позвонила, не спросила, почему я уехала.

Видно, дочь всё поняла, но молчит. А Марфа Семёновна ждёт. Ждёт звонка, объяснения, хоть слова, но сама не набирает номер — гордость и обида сковали её, как кандалы. Вины за собой она не чувствует, но сердце ноет от этой тишины, от предательства самых близких. И каждый день она спрашивает себя: неужели это всё, что осталось от её любви и жертв? Неужели её старость обречена на одиночество?