**Дневник.**
Сегодня снова обожгло.
— Ты хоть слышишь меня?! Хватит шляться! Ты мне жена или кто? Вечно тебя нет! — рявкнул Дмитрий.
Я вздрогнула, но не обернулась. Медленно расстегнула пальто, повесила на крючок. За окном уже сумерки. На плите остывал борщ — без картошки, как он любит. А вот мои предпочтения его, видимо, не волновали.
— Я хотела проведать Катю, — тихо сказала я. — Её мама в больнице. Ей нужна поддержка.
Он фыркнул, будто речь шла о чужой жизни.
— Позвонишь. Ты и так вечно где-то болтаешься. Или просто сбегаешь?
«Да», — пронеслось в голове. Сбегаю. От его взгляда, от этой квартиры, от вечного чувства, что я всё делаю не так.
Он немного остыл, зашел на кухню, открыл холодильник, заглянул — и захлопнул. Наверное, не нашёл повода для упрёка.
— Может, ты хочешь развестись? Скажи — закроем лавочку. Будешь гулять, как твои холостячки-подружки!
«Как мы дошли до этого?» — подумала я, сжимая прядь волос в кулаке.
Раньше мы чистили мандарины наперегонки, смеялись. Теперь каждое «Хочу к подруге» — как государственная измена.
…Мы познакомились три года назад. Ноябрь, слякоть, серость. Он казался спасением — весёлый, самостоятельный, без маменькиного надзора. Ели чебуреки у метро, гуляли по парку, фоткались в золоте листьев.
— Мне не нужна домохозяйка, — говорил он тогда. — Будь рядом, а не где-то за спиной.
Через год — предложение. Без фанфар, но с тёплым взглядом. Казалось, нашла родную душу.
А потом всё изменилось. Незаметно, будто крадучись.
Обычно жёнам пеняют: «распустилась», перестала ухаживать. У меня — наоборот. Это он расслабился. Сначала перестал помогать, потом «забывал» хлеб, потом орал, если просила вынести мусор.
— Да ты и хозяйствовать не умеешь, — заявил как-то. — Нафиг тогда замуж вышла?
Я будто не в браке, а в кабале. Бессрочной.
Он когда-то шептал: «Не дам тебе быть одинокой». А теперь, убегая в спальню, я чувствовала себя именно так.
Перелом случился в субботу.
— Давай заведём ребёнка, — бросил он, пока я резала салат. Будто речь о новой кофемолке.
Я замерла с огурцом в руке. В груди забилось, как птица в клетке.
— Что? — переспросила, надеясь, что ослышалась.
— Ну сколько можно тянуть? Все рожают.
Я всегда хотела детей. Мечтала о косичках, сказках на ночь. Но сейчас малыш казался не радостью, а капканом.
Он прищурился:
— Или не от меня хочешь?
Голос его стал ледяным. Я вскочила:
— Ты серьёзно?! О ребёнке — и так?
Он пожал плечами, будто я сорвала ему сделку.
— Жизнь — не сериал. Скажи прямо: не хочешь — и точка.
Я села, руки дрожали. Где-то внутри шептало: «Не с ним. Не сейчас. Никогда».
— Я не знаю, — прошептала. — Мне и так тяжело…
— Значит, не хочешь. Всё ясно, — голос стал стальным. — У тебя есть кто-то?
Я вскипела:
— Ты с ума сошёл?!
Кричали, хлопали дверьми. Я ушла — сначала в подъезд, потом к Кате.
Он слал сообщения:
«Ты психованная».
«Подам на развод».
«К кому ушла?»
Я выключила звук.
У Кати плакала — не от обиды, от страха. Боялась остаться с ним навеки. Тот, в кого влюбилась, исчез. Осталась оболочка.
Утром он «преобразился». Смс: «Я дурак, прости. Где ты?» Потом фото: у цветочного, с охапкой роз. «Скажи, куда привезти».
Даже маме позвонил. Та спросила:
— Танюш, всё в порядке? Дима говорит, поссорились.
Я сидела у Кати в халате, с опухшими глазами.
— Всё нормально, мам. Думаю.
Злилась. Зачем втягивать родителей?
Катя резала крабовые палочки. Я выдохнула:
— Он изменился после свадьбы. Будто подменили.
Рассказала всё. Она слушала, будто я говорила, что земля квадратная.
— Он не бьёт, но душа вся в синяках, — призналась я. — А теперь ребёнок… Как пожизненный приговор.
— Я бы тоже боялась, — тихо сказала Катя. — Это цепь.
Через неделю я забрала вещи. Приехала с Катей и родителями. Боялась оставаться с ним наедине.
Он открыл дверь с лицом святого мученика.
— Я за вещами, — перебила я.
Он бормотал: «Мы оба виноваты… Поговорим…»
Я молчала. Не взяла даже общие фото. Не оставила ему ни шанса.
— Неужели всё так просто бросишь? — пробормотал он на прощание.
— Не бросаю. Ухожу, — ответила я. — Это другое.
…Через день вышла из загса с папкой документов. Мама шла рядом, в глазах — усталая мудрость.
— Я тоже думала, если мужчина контролирует каждый шаг — значит, любит, — сказала она. — Пока не поняла…
Я усмехнулась:
— Что любит себя. И власть.
Мама кивнула. Мы шли молча. Дальше — только вперёд.
