КОЛОСКИ
Лет двадцать пять назад, когда я была молодой и неопытной, участковый врач, несмотря на все мои возражения, отправил меня в терапевтическое отделение.
Мне было тогда двадцать три, а моему мужу, Семёну — двадцать шесть. Семён работал инженером в конструкторском бюро, а я заканчивала институт. Мы были женаты два года, детей ещё не завели — пелёнки и распашонки пока не входили в наши планы.
Я считала себя идеальной женой, почти без изъянов, а вот в Семёне с каждым днём замечала всё больше недостатков. Мне не нравилось, что, на мой взгляд, он уделял своему мотоциклу больше внимания, чем мне. Я была уверена, что смогу его изменить, но вышло иначе — меняться пришлось мне самой.
После тяжёлой сессии у меня разболелся желудок. Тошнило так, что не могла ни есть, ни пить.
— Детка, — сказал мне седой Никифор Петрович, поправляя очки в роговой оправе, — здоровье береги смолоду, а платье — снову. И не спорь, Оленька. Тебе нужно обследоваться и пролечиться. Всё, я умываю руки. Теперь мои уважаемые коллеги позаботятся о твоём здоровье.
Он протянул направление, и я, всхлипывая, побрела в стационар.
В палате нас было четверо: две женщины лет пятидесяти, старушка в белом ситцевом платочке в горошек и я. Старушку звали Агафья Степановна, а имена других я позабыла.
Мне не хотелось ни с кем говорить — я злилась на весь мир, особенно на мужа, который, как мне тогда казалось, не настоял на амбулаторном лечении, чтобы избавиться от меня.
Поджав колени, я отвернулась к стене, лежала на скрипучей кровати и мысленно обвиняла всех в своих бедах.
— Забирай свои банки — не буду это есть! — кричала я, когда муж приносил еду.
— Оленька, но доктор сказал, что паровая рыба тебе сейчас необходима, — участливо отвечал Семён. — Хотя бы попробуй. Я старался. И картошечку съешь, хоть ложечку.
— Не проси! — огрызалась я. — Скоро котам отдам, да и те вряд ли такое есть станут.
Семён вздыхал и уходил расстроенный, а я бросала ему вдогонку:
— Больше не приходи!
Но он навещал меня каждое утро и вечер, несмотря на моё нытьё. Каждый день на тумбочке лежала свежая еда, которую он готовил перед работой. Банки он заворачивал в одеяло, чтобы пища не остыла. А я ни его терпения, ни заботы не ценила.
Сейчас понимаю: ему со мной было несладко, но тогда мне было не до этого.
Таблетки и уколы не помогали. Я худела, щёки ввалились, под глазами — тёмные круги. Поставили диагноз — хронический гастрит. Казалось бы, не смертельно, но для меня это стало испытанием.
Лежала, уставившись в потолок. Ко мне не подходили — от меня исходил только негатив. Я это понимала, но ничего не могла с собой поделать.
Как-то две соседки ушли домой на ночь, и мы с Агафьей Степановной остались вдвоём.
— Не спишь, Оленька? — тихо спросила старушка.
— Не сплю. Живот болит, — буркнула я и отвернулась.
— Знаешь, — продолжила она, — я сюда три раза в год ложи— для профилактики, ведь у меня, как и у тебя, гастрит, но я научилась с ним жить.
