Дочь не пригласила на свадьбу отчима, который растил её с девяти лет. Я тоже не пойду.
Моя дочь разорвала мне сердце. Я верила, что она умеет ценить добро, что в двадцать пять лет она уже видит, кто по-настоящему заботился о ней. Но её поступок доказал обратное — жестоко и беспощадно. Она не позвала на свадьбу моего мужа Дмитрия, который растил её с тех пор, как ей исполнилось девять, вкладывал в неё душу. Зато пригласила родного отца, который все эти годы плевал на неё с высокой колокольни. После такого у меня нет ни капли желания появляться на этом празднике предательства.
Развод с первым мужем, Игорем, был неминуем — как метель после тихого снегопада. Последние пять лет нашего брака я держалась только из-за свекрови, которая умоляла меня потерпеть её бестолкового сына. Но всему есть предел. Моё терпение лопнуло, когда нашей Тане исполнилось восемь. Её отец всегда ставил семью на последнее место. Он играл с ней, только когда был навеселе, пока не напивался в стельку. Мог пропадать на недели, а возвращаясь, доказывал свою правоту кулаками, оставляя синяки не только на мне, но и в моей душе.
Когда я узнала о его изменах, это переполнило чашу. Я подала на развод, не оглядываясь. Игорь даже не пытался нас удержать — схватил свои вещи, разбил вазу в коридоре и ушёл, будто это он был жертвой. Свекровь, которая раньше плакала над судьбой «несчастного сыночка», превратилась в фурию. Она винила меня во всём, шептала Тане, что это я разрушила её семью, хотя её «любимый папочка» сам нас забыл.
Таня всегда тянулась к нему сильнее, чем ко мне. Я была строгой — заставляла учиться, следила за порядком. А он появлялся редко, дарил дешёвые подарки, сыпал пустыми словами. А когда злился, я закрывала её от его гнева. Поэтому в её памяти он остался чуть ли не героем, а я — вечной занудой. Бесполезно было объяснять правду — свекровь отравила её мысли, а Таня тосковала по «доброму папе», который на деле не стоил и медного гроша. Я молчала и боролась за неё. Через два года свекровь умерла, но Таня так и продолжала идеализировать отца и винить меня.
Когда Тане было девять, я встретила Дмитрия в нашем городке под Ярославлем. Он был добрым, надёжным, с тёплыми глазами. Я влюбилась, и он ответил тем же. Но я предупредила его честно: у меня есть дочь, и она может его не принять. Он не испугался. Сделал предложение, зная, что впереди — трудности. И они начались сразу: Таня кричала, хлопала дверями, издевалась. Я думала, он сдастся — кому охота терпеть такое? Но он остался. За пятнадцать лет он лишь дважды повысил на неё голос — и то за дело. Он водил её на кружки, забирал с прогулок, покупал всё, что ей было нужно. Даже её учёбу в университете оплатил он, а не её «настоящий» отец.
В старших классах Таня перестала грубить, но и благодарности не было. Я надеялась, что она поймёт, как ей повезло с Дмитрием — редкий отчим так заботится о чужом ребёнке. Я знала, что она иногда видится с Игорем. Не лезла, но каждый её день рождения был пыткой: она ждала его звонка до ночи, а он не звонил. И всё равно ждала — снова и снова, будто ослепшая.
После школы она уехала в Москву. Вернулась с парнем, с которым встречалась со второго курса. А потом сообщила о свадьбе. Я была уверена, что Дмитрий будет рядом. Но она вычеркнула его. Он старался не показать, как ему больно, но я видела — его глаза потухли. Таня бросила:
— На свадьбе будет мой отец. Как они должны сидеть за одним столом? Хочешь позора?
Меня затрясло от гнева:
— Ты приглашаешь того, кто предал тебя, а человека, который тебя вырастил, выкидываешь? Ты неблагодарная! Я не приду. Теперь проси всего у своего «папочки».
Она пробормотала что-то в ответ, но я уже захлопнула дверь.
Дома Дмитрий уговаривал меня: мол, она единственная, это её день. Но я не могу. Она всё расставила по местам. Мы столько лет боролись за неё, а она до сих пор боготворит того, кто её бросил. Пусть так. Я умываю руки — хватит с меня боли.
