Тень осеннего дождя
Город тонул в холодном ноябрьском ливне. Воронеж будто исчез за серой завесой, и стук дождя по подоконнику вырвал Людмилу из тревожного сна. За окном стояла кромешная тьма, хотя будильник показывал почти семь. Она лежала, различая сквозь пелену воды смутные силуэты соседних домов. Как отпускать дочь в школу в такую погоду? Тем более, позавчера Настя жаловалась на першение в городе.
«Как же холодно…» — прошептала Людмила, кутаясь в одеяло.
Привычка делиться утренними мыслями с мужем осталась, хотя Дмитрий ушёл три месяца назад. В квартире было сыро — батареи ещё не грели. Она потянула одеяло выше, пытаясь уснуть, но сон не шёл. Совесть грызла — пора будить дочь. Вздохнув, она встала, включила чайник и начала готовить завтрак. Холодильник был почти пуст — аппетита давно не было, и Людмила покупала только самое необходимое. Она намазала батон вареньем и разбудила Настю. Заставив дочь надеть тёплую куртку, закрыла за ней дверь, поискала любимый платок с журавлями, но, не найдя, снова укуталась в одеяло.
Дождь усиливал тоску, которая и без того терзала душу. С тех пор как Дмитрий ушёл, минуло три месяца. Сначала они встречались по делам развода, но потом контакты прекратились. Он исправно переводил деньги на ребёнка, звонил дочери, забирал её на прогулки. Но Людмила избегала личных разговоров. Внешне она держалась — сменила причёску, смеялась с коллегами, даже записалась на танцы. Но внутри всё кричало — ничего не закончилось, боль осталась.
Поначалу она хотела выбросить всё, что напоминало о Диме. Но его вещи — сувениры из их путешествий, флакон его туалетной воды, кружка с надписью «Самый лучший» — так и остались на своих местах. Убрать их казалось невозможным. Эта боль странным образом утешала. Людмила позволяла себе жалеть себя, находила в этом горькое успокоение. Каждый раз, начиная уборку, она натыкалась на что-то, связанное с ним. Вот деревянный оберег — купили его в Суздале, когда бродили по старым улочкам, смеялись и строили планы. А вот наушники — подарок на 8 Марта. Дмитрий тогда шутил: «Женщины любят ушами, а уши — бриллианты. Без бриллиантов — так хоть музыку послушай».
Его запах преследовал её. Одежда, подушки, даже её собственная кофта хранили след его духов. В такие мгновения Людмила будто возвращалась в прошлое — к их семье, их мечтам, их счастью. Но аромат выветривался, и реальность обрушивалась с новой силой. Семьи больше не было. Планов — тоже. Только рутина: дом, работа, дочь.
Она избегала старых друзей. Это были те же люди, с которыми они общались вместе с Димой. Видеться без него было невыносимо — начнутся расспросы, сочувствующие взгляды, фразы вроде: «Вы так хорошо смотрелись вместе». Она и без них помнила, какими они были. Идеальными. Но это в прошлом.
Людмила была уверена — у Дмитрия другая. Именно из-за неё всё рухнуло. Пять лет назад он согласился на вахту в Ямало-Ненецком округе. Это их спасло — закрыли ипотеку, купили машину. Но та же работа их разлучила. Она до сих пор помнила тот звонок. Незнакомая женщина, назвавшаяся «доброжелательницей», сообщила: «Ваш муж вам изменяет. У него есть другая». Дмитрий не стал отрицать. Се́л на диван, закрыл лицо руками и молчал. А потом ушёл к родителям.
На следующий день он вернулся, когда Насти не было дома.
«Люда, я не могу без вас с Настей, — тихо сказал он. — Это была ошибка. Давай начнём сначала. Простишь?»
«Нет, Дима, — ответила она, стараясь говорить ровно. — Мы договаривались быть честными. Ты предал. Уходи.»
Всё прошло без криков, почти по-джентльменски. Он сам объяснился с дочерью, перевёз вещи к родителям и уехал на очередную вахту. Там, наверное, была она — та, ради которой он их бросил. Людмила не хотела ничего знать. «Доброжелательница» пыталась дозвониться, рассказать подробности, но Людмила заблокировала номер. Зачем ей это? Правда и так была очевидна.
Четыре месяца она училась жить одна, убеждая себя, что справится. О жизни Дмитрия не спрашивала. Наверняка у него всё хорошо с новой пассией. Но свёкры удивили её. Особенно свёкор, Михаил Сергеевич. Когда Людмила, робкая и застенчивая, впервые пришла к ним в дом, он сразу принял её как родную. Подшучивал, вовлекал в разговоры, просил помочь по хозяйству. Он же, как она подозревала, попросил свекровь не лезть с расспросами и не уговаривать простить сына. Они уважали её выбор и продолжали общаться с ней и Настей, как прежде.
В этот дождливый день, когда Воронеж исчезал в серой мгле, в дверь позвонили. Закутавшись в халат, Людмила открыла. На пороге стоял свёкор.
«Добрый день, Людочка!» — улыбнулся Михаил Сергеевич.
«Здравствуйте, — растерялась она. — Проходите. Сейчас чайник включу.»
«Не спеши, присядь, — он мягко остановил её. — Хочу рассказать тебе одну историю.»
Людмила села, чувствуя, как внутри нарастает тревога. Свёкор редко говорил так серьёзно.
«Когда Димке было шесть лет, мы с Мариной разошлись, — начал он. — Да, сейчас мы вместе, даже обвенчались позже. Но тогда я ушёл. Влюбился. Появилась в нашей бригаде женщина — красивая, с косичкой. Решил, что это судьба, и бросил семью. Только без семьи жить не смог. А Димка — он тоже без вас не может. Нет у него никакой другой. Уволился он сразу, вернулся, живёт у нас. Но не живёт — мучается. Каждый вечер под вашими окнами ходит. А ещё твой платок у него в кармане, Люда. Увидел я его с этим платком — сам едва слёзы сдержал. Любит он тебя, страдает. И Марина извелась, боится, как бы не запил…»
Свёкор замолчал, отпил чай, но было видно — ему тяжело. Не в его характере лезть в чужие дела, но за сына болела душа.
«Ладно, пойду, — сказал он, поднимаШарф упал в лужу, но они не заметили, потому что уже шли домой, держась за руки, а дождь, наконец, перестал казаться таким холодным.
