Я приехала разрушить жизнь той, кто увела мужа, а ушла с очищенной душой.

Меня зовут Татьяна. Всю жизнь свято верила: семью не сломит никто, пока в ней горит огонь любви. Но судьба высмеяла меня — даже крепкий брак рассыпается в прах, когда один начинает задыхаться в тишине.

Два месяца назад мой Сергей ушёл. Без слов, без сцен. Схватил чемодан и бросил: «Не могу больше». Я думала — передумает. Отдохнёт неделю на даче под Тулой, остынет. Но вместо дачи был чужой дом. И чужая.

К Анастасии. В забытую богом деревню под Калугой. Говорят, простая — ни денег, ни столичного блеска. Во мне клокотала ярость. Как? Как он променял наш уютный дом в центре на покосившийся сруб и её двоих детей?

Когда раздобыла адрес, сердце колотилось, как молот. Я ехала не обманутой женой — ехала мстительницей. Унизить, растоптать, доказать. В голове крутила ядовитые фразы, сжимала кулаки. Я имела право — я ведь законная!

Дверь открыла худенькая женщина с тёплыми, но усталыми глазами. Простой платок, выцветший сарафан. Ни страха, ни испуга — будто ждала.

— Ты Анастасия? — гаркнула я. — Сергей здесь?

— Уехал в Рязань, — тихо ответила она. — Брату печь чинить. Вернётся к ужину. Заходите, с дороги устали…

Гортань сдавило от злобы. Но я шагнула внутрь. В горнице пахло хлебом и травами. Осматривала каждую щель, искала изъян: кривую мебель, грязь, бедность — хоть что-то, чтоб крикнуть: «И ради ЭТОГО он нас предал?!». Но дом дышал покоем. Скромно, но как у бабушки в детстве.

— Чем ты его приворожила? — выдохнула я, рухнув на лавку. — В чём твой секрет, Настя?

— Ни в чём, — качнула головой она. — Он сам пришёл. Я не воровала. Не держу.

— Он мой муж!

— Для вас — да. А сам он, похоже, уже годами был один.

Глаза заволокло чёрным:

— Ты кто такая, чтоб судить?

— Женщина, которая молчала. Варила борщ, когда он приезжал измученный. Не пилила за каждый рубль, не вспоминала старые обиды. А вы… вы тонули в своих слезах, забыв, что ему тоже больно.

Хотела закричать, швырнуть в неё чашку, но что-то перехватило горло. Она не злорадствовала. Говорила тихо, будто… будто жалела его. Не себя.

А потом вдруг сказала:

— Ночь на дворе. Оставайтесь. Постелю в горнице. До города сейчас не доедете.

И я осталась.

До рассвета ворочалась, слушая, как скрипят половицы. Вспоминала его потухшие глаза. Сколько раз отмахивалась, когда он пытался заговорить? Сколько раз видела, но делала вид, что не замечает?

Утром, пока Настя доила корову, оставила на столе записку:

«Прости за злость. Уезжаю без ненависти. Если сумеешь дать ему то, чего не смогла я, — будьте счастливы. А если будешь в Серпухове — заходи на чай. По-соседски».

Калитка захлопнулась. Ветер с Оки обжёг лицо, но впервые за годы дышалось легко. Не с ним. Начать с чистого листа. С себя.

Потому что иногда, чтобы обрести себя, нужно потерять всё.