Нам с новой женой негде жить, пусти на дачу, попросил бывший. Я пустила. А потом вызвала милицию и написала заявление о взломе.
Узнала? голос в трубке был до тошноты знакомым. Мягкий, подобострастный, тот самый, что когда-то клялся в вечности.
Я молчала, разглядывая узоры инея на стекле. Звонок от бывшего мужа, Ивана, после двух лет почти полного забвения не сулил ничего хорошего. Это всегда было прелюдией к просьбе.
Аня, не молчи. У меня дело.
Я слушаю, ответила я сухо, голос треснул, как сухая ветка.
Он замялся, подбирая слова. Эта его манера зондировать почву перед ударом.
Понимаю, звучит странно У нас с Ольгой сейчас тяжёлые времена. С квартиры съехали, новую найти не можем.
Я молчала, позволяя ему выговориться. Каждое его слово было камешком, падающим в спокойное озеро моего равновесия.
Не могла бы ты пустить нас на дачу? Буквально на пару месяцев, пока всё уладится. Будем тихо, ты нас даже не заметишь.
«Нам с новой женой негде жити, пусти на дачу». Это прозвучало так буднично, словно он попросил передать соль за столом.
Будто и не было измен, лжи и того, как он ушёл, оставив меня собирать себя по кусочкам.
В памяти вспыхнул образ. Мы, двадцать лет назад, строим эту дачу. Ваня, молодой, загорелый, с молотком в руках, смеётся:
Это наша крепость, Ань! Что бы ни случилось, у нас всегда будет это место. Наш тыл.
Как же ядовито сейчас звучали те слова. «Наш тыл». Он привёл туда другую. А теперь хочет сделать её хозяйкой.
Ваня, ты в своём уме? спросила я, стараясь держать голос ровным.
Аня, прошу. Нам больше некуда идти. Ты же знаешь Олю, она беременна. Не ночевать же нам на улице.
Он ударил по самому больному. Дети. То, чего у нас с ним так и не случилось. А у них вот, пожалуйста, всё легко и просто.
Я прикрыла глаза. Внутри боролись два зверя. Один хотел выкрикнуть всё, что я о нём думаю, бросить трубку и забыть навсегда. Но второй второй шептал: это шанс. Не простить. Восстановить справедливость.
Вы же клялись поддерживать друг друга в любых обстоятельствах, его голос стал почти умоляющим. Он давил на чувство долга, на ту «хорошую девочку», которой я для него была столько лет.
Воспоминание. Свадьба. Мы стоим совсем юные, он смотрит мне в глаза: «Клянусь, я никогда тебя не предам». А потом, через пятнадцать лет, собирая вещи: «Прости, так вышло. Чувства ушли».
Предал. Ушли. А теперь просит помощи.
В голове возникла холодная, кристальная ясность. План родился мгновенно. Жестокий. Идеальный.
Хорошо, сказала я ровно, даже сама удивившись своему спокойствию. Можете пожить.
В трубке прозвучало облегчённое дыхание. Он начал быстро благодарить, что-то говорить о том, как знал: я не оставлю его в беде. Я уже не слушала.
Ключи там, где всегда. Под камнем у крыльца.
Спасибо, Ань! Ты меня спасла!
Я нажала «отбой». Ловушка захлопнулась. Оставалось только ждать, когда зверь окончательно потеряет бдительность.
Прошло два дня. Я жила, будто на иголках, вздрагивая от каждого звонка. Знала: он позвонит снова. Ему нужно убедиться, что я всё ещё «на крючке».
Звонок раздался в субботу утром.
Привет! Мы уже на месте, всё отлично, бодро доложил Ваня. Тон уже не умоляющий, а хозяйской.
Тут работы полно: паутина в углах, сад запущен. Но ничего, я с Оленькой всё приведём в порядок.
Я сжала край столешницы так, что побелели пальцы. «Мы приведём в порядок». В моём доме.
Я не просила вас ничего приводить в порядок, чётко произнесла я. Я разрешила пожить.
Ань, ну что ты? Мы же как лучше хотим. Оля говорит, тут воздух полезный для ребёнка. Она уже место под клумбу выбрала. Прямо под окнами спальни.
Спальни. Нашей спальни. Где на обоях до сих пор осталась царапина от кошачьих когтей.
Не трогайте мои розы, только и смогла сказать я.
Да кому они нужны, твои колючки, фыркнул он. Оля хочет пионы. Слушай, тут ещё вопрос. На чердаке полно твоего хлама. Коробки, старые платья. Нам складывать некуда. Я могу это вынести в сарай?
Вспышка из прошлого. Наша первая квартира. Ваня «обновил» ванну, сломав плитку, которую мы с мамой выбирали неделями. «Она устарела, Ань, я сделаю современно», сказал он тогда. Получилось криво, дёшево и больно для бюджета. Его инициативы всегда обходились мне слишком дорого.
Не трогай мои вещи, Ваня.
Да что ты за них держишься? Это же хлам! он начал злиться. Нам нужно место! Ты не можешь войти в положение? Оля нервничает, ей нельзя!
В трубке послышался шёпот, а затем тоненький, слащавый голос его новой пассии:
Ванюша, не ругайся с ней. Попроси вежливо. Анечка, мы же не со зла. Нам только нужно где-то поставить детские вещи. Кроватку, коляску
Они разыгрывали спектакль. Он давит, она смягчает. А я должна растаять и отдать им всё.
Я сказала: не трогайте мои вещи. И ничего не сажайте в моём саду. Живите в доме и будьте благодарны за это.
Благодарны? взорвался он. Я пятнадцать лет жизни на тебя потратил! А ты за старые платья упрекаешь! Знаешь что, я замок в сарае поменяю, потому что ключ потерялся. Свои коробки заберёшь потом. Когда мы уедем.
Он бросил трубку.
Я смотрела в окно на серый городской пейзаж. Он не просто жил в моём доме. Он методично его захватывал. Переделывал под себя. Стирал меня. И смена замка это уже не наглость, а объявление войны. Что ж, войну он получит.
Я выдержала неделю. Жила обычной жизнью, встречалась с подругами, работала. Но под этой оболочкой зрел холодный, чёткий план.
В следующую субботу я поехала на дачу. Без предупреждения. Оставила машину за поворотом и
