Простите, подскажете, как пройти к терапевту? спросила молодая женщина, обратившись к медсестре в белом халате.
Идите по коридору направо, потом налево, кабинет 18. Но у Марии Петровны очередь огромная, лучше взять талончик, ответила медсестра, не отрываясь от журнала.
Спасибо, сказала девушка и пошла по указаниям, но вдруг остановилась. А фамилия, Мария Петровна?
Соколова. А что, знакомая? медсестра подняла глаза и внимательно посмотрела на посетительницу.
Нет, просто имя показалось знакомым, женщина поспешно отвернулась и продолжила путь.
У кабинета 18 действительно толпилось. Елена взяла талончик с номером 23 и присела на скамейку. Сердце билось так громко, будто всё вокруг слышало. Соколова Мария Петровна Соколова. После развода мама вернула себе девичью фамилию. Прошло столько лет, а она помнит каждую мелочь.
Следующий! прозвучал строгий голос из кабинета.
Елена вздрогнула. Тот же голос, только сухой и официальноделовой, но интонации остались прежними: «Лена, иди кушать», «Лена, сделала уроки?», «Лена, почему так поздно?».
Очередь шла медленно: каждые пятнадцать минут открывалась дверь, выходил очередной пациент, и голос звал следующего. Елена считала: семнадцатый, восемнадцатый, девятнадцатый
Где двадцатый? нетерпеливо спросила пожилая женщина с тростью.
Наверное, ушёл, пожала плечами дама в ярком платке. Не выдерживают ожидания.
Тогда двадцать первый! крикнул ктото из очереди.
Двадцать первый тоже кудато подевался, оглядывалась медсестра, проверяя порядок.
Двадцать второй! голос из кабинета уже раздражённо.
Я двадцать третья, тихо произнесла Елена, вставая со скамьи.
Тогда проходите, время терять не стоит, махнула рукой дама с тростью.
Елена подошла к двери, на мгновение замерла, потом решительно её открыла.
За столом сидела женщина лет шестидесяти, седые волосы собраны в строгий пучок. Белый халат, тонкие очки, морщины, но черты прежние. Елена сразу узнала эти глаза среди тысяч других.
Проходите, садитесь, доктор указала на стул напротив, не отрываясь от карты. Фамилия, имя, отчество?
Кузнецова Елена Михайловна, голос дрогнул на отчестве.
Год рождения?
1978.
На что жалуетесь? Мария Петровна наконец посмотрела в лицо пациентки.
Елена замерла. Мама смотрела спокойно, без тени узнавания, будто видела меня впервые.
У меня болит голова, выдавила она.
Как часто? Какой характер боли? доктор начала записывать.
Часто, особенно по утрам. И иногда сердце колет.
Давление измеряли?
Нет, не помню, когда в последний раз.
Мария Петровна встала, подошла с тонометром, накачала манжету. Её руки те же, что заплетали мне косички, гладили голову, шлепали по попе, когда я баловалась.
Сто сорок на девяносто, констатировала она. Повышенное. Стрессы на работе?
Есть, кивнула я.
Семейные проблемы?
Я чуть не рассмеялась. Да, проблемы были. Двадцать лет назад мама выгнала меня из дома за «неподходящего» парня. Мне тогда было семнадцать, я думала, что знаю жизнь лучше взрослых.
Можно сказать, что есть, ответила я.
Дети?
Дочь, ей девятнадцать.
Замужем?
Разведена.
Доктор кивнула, продолжая писать.
Вредные привычки? Курите? Алкоголь?
Не курю. Алкоголь изредка.
Хронические заболевания в семье?
Я задохнулась. Как отвечать? Сказать, что у мамы гипертония, у отца больное сердце? Отец умер от инфаркта в 48 лет, но мама сидит напротив и не узнаёт свою дочь.
У отца было больное сердце, осторожно произнесла я.
Жив?
Нет.
От чего умер?
Инфаркт.
В каком возрасте?
В сорок восемь.
Мария Петровна на секунду замерла, потом снова писала.
А мать жива?
Не знаю, честно ответила я. Мы не общаемся.
Понятно. Сейчас послушаю, врач взяла стетоскоп.
Холодная трубка коснулась груди. Я старалась дышать ровно, но сердце стучало, как бешеное.
Тахикардия, аритмия. Давно? спросила она.
Не помню.
Нужно обследование. Направлю на ЭКГ, сдаём кровь, к кардиологу обязательно.
Доктор, а я запнулась, а почему, как вы думаете, родные перестают общаться?
Мария Петровна отложила ручку и посмотрела внимательно.
О чём речь? О маме?
Да. Мы поссорились двадцать лет назад изза пустяка. Сейчас не знаю, жива ли она, здорова ли.
Вы пытались её найти? Обратиться?
Боюсь, что она не простит, что скажет, что у неё нет дочери.
Доктор молчала, теребя ручку.
Знаете, начала она, я тоже когдато поссорилась с дочерью. Она ушла, хлопнув дверь, говорила, что я её не понимаю. Я же думала, что защищаю её, что знаю, как лучше. Гордыня не дала мне первым протянуть руку.
И что дальше?
Прошло столько лет, что я уже не уверена, узнала бы её, встретив на улице. Люди меняются, особенно когда проходит время.
Я почувствовала, как к горлу подступил комок.
Вы вы не жалеете?
Каждый день жалею. У меня, кстати, есть внучка, может, и внук. Я их никогда не видела. Не знаю, как они выглядят, как смеются.
Почему бы не найти их сейчас? Всё можно узнать, позвонить
А если она меня не простит? Если я для неё умерла двадцать лет назад? голос доктора дрогнул.
Но ведь вы мать. Мать всегда прощает, прошептала я.
Не знаю. Я тогда такие слова ей наговорила «У меня нет дочери, живи как хочешь, только ко мне не возвращайся». А она была ещё совсем юна, влюбилась в старшего парня, которого я считала обманщиком. Но она не слушала.
И что с ним случилось?
Кто знает? Может, я ошибалась. Может, они счастливо жили. Может, я была права, и он её бросил. Но в любом случае, я не должна была выгонять её из дома.
Я не выдержала:
Он не бросил. Мы прожили вместе десять лет, у нас родилась дочь, потом разошлись, но не изза него. Просто люди иногда перестают подходить друг другу.
Откуда вы это знаете? резко спросила Мария Петровна.
Потому что я та самая дочь, мама. Это я. Лена.
Тишина повисла. В глазах доктора медленно вспыхнуло узнавание.
Лена? прошептала она. Леночка, это ты?
Я, мам. Это я.
Мария Петровна встала, обошла стол, я тоже поднялась. Мы стояли друг напротив друга, не решаясь сделать шаг.
Ты так изменилась, сказала она. Я тебя почти не узнала. Ты была худенькой, с косичками
А ты почти не менялась. Только поседела и очки надела.
Лена, я я так жалею, голос её сорвался.
Мам, не надо. Я сама виновата, надо было раньше прийти.
Нет, это я виновата. Я мать, я должна была первой
Мы наконец обнялись. Я ощутила тот же аромат маминых духов, что двадцать лет назад.
Прости меня, дочка. Прости глупую, упрямую старуху, прошептала она.
Мам, ты не старуха. ответила я.
Старая, Леночка, и больная. Давление поднимается, сердце барахлит, иногда забываю, куда что положила.
Главное, что мы нашли друг друга.
А внучка? Ты говорила, что дочь есть?
Катя, ей девятнадцать, учится в университете. Умная, красивая, как ты.
Можно её увидеть?
Конечно, мамочка, она будет рада узнать, что у неё есть бабушка.
В дверь постучали.
Мария Петровна, там очередь волнуется, прозвучал голос медсестры.
Сейчас, сейчас, доктор отреагировала. Лена, у меня ещё пациенты. Давай вечером встретимся? Приеду домой, помнишь адрес?
Помню, мам. Приезжу, Катю тоже привезу.
А готовить умеешь? улыбнулась она.
Умею. А ты всё ещё блины по воскресеньям печёшь?
Пеку. Теперь буду печь для внучки.
Я вышла из кабинета, а Мария Петровна позвала следующего. Но её руки дрожали, она несколько раз перечитывала одну и ту же строку в карте.
Вечером я стояла у знакомого подъезда с букетом и коробкой конфет, рядом нервничала Катя.
Мам, а вдруг она меня не полюбит? шептала она.
Полюбит, солнышко. Она же бабушка.
Почему вы так долго не общались?
Были глупые, дочка, очень глупые.
Мы поднялись на третий этаж, я нажала звонок. За дверью послышались шаги.
Кто там?
Это я, мам. Лена с внучкой.
Дверь распахнулась. На пороге стояла Мария Петровна в домашнем халате, глаза влажные.
Заходите, родные мои, заходите скорее.
Она обняла меня, потом долго смотрела на Катю.
Боже мой, какая красавица! Твои глаза, твой нос всё как у меня.
Бабушка, можно я вас обниму? тихо спросила Катя.
Конечно, внученька.
Мы сели за стол, пили чай, ели торт, который она успела купить по дороге. Переполняли разговоры о прошедших годах, листали фотографии, смеялись и плакали одновременно.
Мам, ты всё ещё работаешь в поликлинике? спросила я.
Да, но думаю уже на пенсию. Сил не хватает, здоровье не то.
А может, не уходить? Твой опыт нужен людям.
Да какая я помощница Сегодня собственную дочь не узнала.
Зато теперь узнала, и это главное.
Катя листала старый фотоальбом.
Смотри, какая ты была красива в молодости! А кто это?
Это твой дедушка. Он умер, когда мне было двадцать пять.
Почему вы поссорились? спросила внучка.
Мы переглянулись.
Изза гордости, сказала бабушка. Я думала, что знаю лучше, а мама что сама разберётся. Оба ошиблись.
Сейчас всё хорошо? настойчиво спросила она.
Теперь всё хорошо, улыбнулась я. Будем жить дружно.
И я буду приходить к бабушке каждый уикэнд?
Конечно, солнышко, буду печь тебе блины.
Тогда Мария Петровна неожиданно предложила:
А можно я к вам перееду? Квартиру продам, будет легче вдвоём.
Мам, конечно, места хватит.
Ура! захлопала в ладоши Катя. Бабушка будет с нами жить!
Поздно вечером, когда мы собирались уходить, Мария Петровна остановила меня у двери.
Лена, хочу сказать Когда ты вошла в кабинет, чтото в меня дрогнуло. Я не сразу тебя узнала, но почувствовала родную связь. Сердце будто заныло.
Мам, не мучай себя. Главное, что мы вместе.
Нет, послушай. Я всегда чувствовала, когда ты рядом. Даже когда ты маленькая была, играла во дворе, я знала, что ты уже дома, хотя тебя не видела. Материнское сердце не обманешь.
Значит, ты всё-таки узнала меня?
Сердцем узнала, глаза подвели, старые стали.
Я обняла её.
Я тебя люблю, мам.
И я тебя, дочка, и Катю тоже.
Бабуль, вы правда будете с нами жить? спросила Катя, выглядывая из комнаты.
Правда, внучка. Теперь мы никогда не разойдёмся.
На улице шел дождь, но я его почти не замечала. Впервые за двадцать лет я ощущала настоящее счастье: мама жива, здорова, мы снова вместе, а Катя рядом, щебечет о своей замечательной бабушке и о том, какая у неё теперь настоящая семья.
Дома я долго не могла уснуть, думала о потерянных годах, о пропущенных праздниках, о тех моментах, которые упустили. Но теперь всё будет иначе. Мы наверстаем упущенное.
