Когда мой отец внезапно скончался в 58 лет от инсульта, я думала, что самое тяжелое — это потерять его. Оказалось, я ошибалась.
Стоя у края могилы, глядя, как гроб опускают в землю, я чувствовала, как часть меня уходит вместе с ним. Отец, Игорь Сергеевич, воспитывал меня один с тех пор, как мне исполнилось десять и мама умерла. Он был моей опорой, моим компасом. А теперь… его не стало.
Рядом со мной стояла мачеха, Светлана. Она не проронила ни слезинки. В белом платье, с жемчугом, сверкающим под летним солнцем, она поправила дизайнерские очки и равнодушно сказала: «Пора возвращаться. Скоро начнут приходить люди.»
Вернувшись в дом — единственное место, которое я действительно считала своим, — я бродила по комнатам, пока гости медленно заполняли пространство. Каждый угол хранил воспоминания: сказки перед сном, ночи с телескопом, как отец учил меня кататься на велосипеде во дворе. Светлана, невозмутимая как всегда, прервала мои мысли в его кабинете.
«Он не хотел бы, чтобы ты хандрила, — сказала она. — Жизнь продолжается.»
Я промолчала. Лишь попросила пару дней остаться в доме, чтобы разобрать вещи отца.
«Можешь пожить до выходных, — холодно ответила она. — Потом обсудим дальнейшие планы.»
Планы? Что-то в ее тоне заставило меня похолодеть.
Я поехала в свою квартиру за вещами, убеждая себя, что постараюсь найти общий язык со Светланой… ради отца.
Но когда я вернулась в понедельник утром, мой ключ перестал подходить к замку.
На двери висел коричневый конверт с моим именем, написанным ровным почерком Светланы. Внутри — сухое послание:
«Алина,
Этот дом теперь мой. Ты здесь всегда была лишь гостьей.
Я поменяла замки. Сюда переедут мои дети… но не ты.
Пора повзрослеть и жить своей жизнью.
— Светлана»
Я застыла на месте, чемоданы у ног. Рядом Светлана оставила единственную мамину картину и урну с прахом моей собаки из детства.
Я стучала в дверь, кричала, пока не приехал полицейский по вызову о «нарушении порядка».
«Это дом моего отца!» — умоляла я.
«Простите, — мягко ответил он. — Но владелица просит вас уйти.»
Слезы застилали глаза, когда я уезжала. Я потеряла отца… а теперь, казалось, потеряла и дом.
Тем же вечером, окруженная обрывками детства, я услышала звонок. Это был адвокат отца — Петр Иванович.
«Нам нужно поговорить о завещании, — сказал он. — Светлана с тобой связывалась?»
«Она выгнала меня,» — горько ответила я.
«Тогда приходи в офис. Твой отец хотел, чтобы ты кое-что узнала.»
На следующее утро я сидела у него в кабинете, все ещё онемевшая.
«Твой отец полгода назад изменил завещание, — объяснил Петр Иванович. — Он оформил дом в доверительное управление. Для тебя.»
Я уставилась на него. «То есть… дом теперь мой?»
«Юридически — да. У Светланы нет прав тебя выселять.»
Я онемела. «Почему он ей не сказал?»
«Потому что знал, кто она на самом деле. И хотел защитить тебя.»
Отец упоминал, что обновляет завещание, но я и подумать не могла о таком.
«И что теперь?»
Петр Иванович улыбнулся. «Теперь… мы покажем ей, что твой отец был умнее, чем она думала.»
Три недели я молчала. Позволяла Светлане верить, что она победила.
А затем Петр Иванович подал документы на переход дома из доверительного управления. Во вторник утром Светлане вручили судебные бумаги.
В 9:15 зазвонил телефон.
«КАК ТЫ ПОСМЕЛА…»
Я положила трубку и заблокировала номер.
Конечно, она сопротивлялась. Утверждала, что отец передумал. Наняла адвоката. Но завещание было железным — свидетели, нотариус, всё четко.
Через три недели суд вынес решение в мою пользу.
У Светланы было 30 дней, чтобы освободить дом.
Она не ушла.
На 31-й день я вернулась — с слесарем, грузчиками и судебным приказом. И с одним особым штрихом: перед домом стоял рекламный щит на колесах с надписью:
«Этот дом теперь принадлежит Алине. Несанкционированное проживание пресекается.»
Светлана распахнула дверь, бешеная.
«Маленькая мерзкая эгоистка! — прошипела она. — Думаешь, может всё забрать?»
«Не всё, — спокойно ответила я. — Только то, что моё. Что отец хотел мне оставить.»
«Ты не можешь так поступить.»
Я протянула ей судебное решение. «Уже могу. Час на сборы. Потом грузчики помогут тебе уйти.»
Впервые в ее глазах мелькнул страх.
«И куда я пойду?» — голос дрогнул.
Я пожала плечами. «Не моя забота. Пора повзрослеть и жить своей жизнью… да?»
До заката она исчезла.
Три дня ушло на то, чтобы вычистить дом.
На четвертый я взялась за кабинет отца.
В нижнем ящике стола лежало письмо его почерком и маленький серебряный ключ.
«Алинка,
Если ты это читаешь, значит, меня нет. И Светлана показала своё настоящее лицо.
Прости, что тебе пришлось через это пройти.
Но помни, что я всегда говорил — люди показывают, кто они. Верь им с первого раза.
Люблю тебя всегда,
— Папа»
Дрожащими руками я обыскала кабинет. За стопкой книг в шкафу нашла маленькую деревянную шкатулку. Ключ подошел идеально.
Внутри были десятки фотографий Светланы с другим мужчиной — откровенных, не оставляющих сомнений. Некоторые датированы неделями до смерти отца.
Там же лежали чеки из отелей, распечатанные письма и даже записка о расставании от этого мужчины.
Отец знал. И вместо скандала тихо переписал завещание, оформил доверительное управление и обеспечил, чтобы я была защищена даже после его смерти.
Я села на пол в кабинете, и слёзы наконец хлынули.
«Спасибо, папа, — прошептала я. — За всё.»
Через полгода я перекрасила гостиную в любимый отцовский голубой.
Восстановила мамин цветник. Развесила фотографии, которые Светлана сняла. Дом снова стал домом.
Как-то разИ когда я сидела на крыльце, глядя на яблоню, которую мы посадили с отцом в далёком детстве, я поняла, что его любовь защитила меня даже после его ухода.
