**Дневниковая запись**
А помнишь…
Людмила проснулась рано. Муж сладко посапывал рядом, суббота, будильник можно не ставить. Полежала ещё немного, надеясь задремать, но не вышло. Всё равно мешала привычка — тридцать лет вставать в шесть утра. На пенсии всего год, а организм ещё не перестроился. Да и Виктора провожала на работу, готовила завтрак.
День пролетел незаметно за уборкой, готовкой, стиркой — дел, как всегда, невпроворот. Устала сильнее, чем на заводе в молодости. А муж завидовал: «Тебе хорошо, дома сидишь, отдыхаешь». Ему до пенсии ещё два года.
Хватит валяться. Людмила поднялась. Виктор даже не шелохнулся, только крякнул и отвернулся к стене. На кухне уже дымилась стопка золотистых сырников, когда на пороге появился муж, шумно втягивая носом аппетитный запах.
— Умывайся да садись за стол, пока горячие, — сказала она, окидывая взглядом его растрёпанную фигуру в семейных трусах и вытянутой майке.
— Ага, — буркнул он и поплёлся в ванную.
Пока Виктор брился, Людмила заправила кровать. «Как крепостная при барине. У него выходной, а я у плиты торчу. На пенсии — вечная работа», — подумала с досадой.
Вернувшись на кухню, застала мужа за столом — он уже уплетал сырники за обе щёки.
— Не давись, никто не отнимет, — пожурила она без злости.
— Да у тебя лучшие в мире получаются, — пробормотал он с набитым ртом.
— У кого ещё пробовал? Ну-ка, сознавайся! — Людмила нахмурилась.
— Да ни у кого, просто похвалил! — Виктор закашлялся, торопливо запивая чаем.
Она сидела напротив, наблюдая, как он ест. Тридцать лет вместе, дочь выросла, внук уже в школу ходит, а он так и остался тем самым деревенским парнем — чавкает, локти на стол ставит. Сдержалась, чтобы не огрызнуться.
Виктор отправил в рот последний сырник, громко хлебнул чай и отодвинул тарелку.
— Вить, погода отличная, не съездить ли на дачу? Заберём банки с соленьями, воздухом подышим, — предложила Людмила.
— Зачем? — пробурчал он, ковыряя зубочисткой в зубах.
— Чтобы на зиму закрыть. Дожди скоро начнутся…
— Да мы же в прошлую субботу там были! Всё проверили. А если что — Петровна присмотрит.
— Грибов бы нарвали… Я с картошкой поджарю. Ну поедем? — Она посмотрела на него надеясь.
— Хочешь — сама поезжай. У тебя времени куча, а я вкалываю, устаю. Хоть бы в выходной отдохнуть дали! — Виктор швырнул салфетку на стол. — Вечно куда-то тащишь. Весь аппетит испортил.
Он резко встал и вышел, не глядя на неё.
Людмила проводила его взглядом и тихо покачала головой.
«Аппетит испортил… Весь поднос сырников умял и спасибо не сказал». Она шумно помыла посуду, хлопнула шкафчиком. «Пусть знает — я тоже обижена. Это он мне настроение испортил. Встала ни свет ни заря, старалась, а он… На пенсии, между прочим, имею право выспаться!»
Зашла в комнату — Виктор развалился на диване перед телевизором. Вздохнула громче, чем нужно.
— И так весь день пролежишь? Это что за отдых?
Он что-то промычал в ответ.
«Не раба я ему! Уеду, пусть попробует один пожить!» — злилась она про себя, собирая сумку. — «Телевизор ему дороже жены. Живот отлежал, лентяй…»
Взяла с собой еды — на даче есть крупы, консервы. Хотела уйти молча, но всё же бросила:
— Поехала на дачу. Вернусь завтра.
— Угу, — даже не повернул головы.
На улице светило солнце. Вечером, конечно, похолодает — сентябрь всё-таки. Но на даче полно тёплых вещей, не замёрзнет.
«Не должен он от меня зависеть. Еда в холодильнике есть, не умрёт с голоду», — убеждала себя Людмила по дороге на автовокзал.
Автобус был полупустым. Дачники торопились успеть до закрытия сезона — с октября ранние рейсы отменят.
За окном мелькали серые многоэтажки. Людмила закрыла глаза, представив свой домик в СНТ, лес, тишину…
Дачу оставил отец. Сам её достроил, баню поставил — и через полгода умер. Мать не перенесла. Теперь это их с Виктором наследство. В молодости он любил копаться в огороде, а потом заявил: «Зачем пахать? В магазине всё есть. Продадим дачу — машину купим!»
— А куда ты на ней ездить будешь? — тогда удивилась она.
Сама Людмила не фанатела от грядок, но в лихие 90-е дача спасла их от голода. Дочь туда не затащишь, хоть и объедается её соленьями.
Автобус тряхнуло на выбоине — уже виднелись дачные участки. Людмила поздоровалась с соседями, вышла на своей остановке.
Дом встретил её затхлым запахом — не критично, весной хуже бывает. Переоделась, набрала воды из колодца, поставила чайник. Пока кипятился, прошлась по участку — ветки подобрала, сорняки выполола.
— Одна приехала? — окликнула её через забор Петровна.
Старушке под восемьдесят, живёт тут круглый год. Муж умер, сын в Питере осел, звал к себе, но она отказалась: «Молодым не нужна старуха под ногами». Внук учился в Москве, женился — вот и осталась одна.
— Заходите на чай, — пригласила Людмила. — Пирог привезла.
— Зайду, коли зовёшь, — обрадовалась Петровна.
Они пили чай, и Людмила неожиданно выложила всё: как Виктор перестал помогать, как целыми днями валяется перед телевизором, как ей обидно…
— А лавка с продуктами ещё приезжает? — спросила она, чтобы сменить тему.
— Завтра будет. Надолго задержалась?
— На недельку. Надоело быть прислугой. Пусть поживёт один — поймёт, чего стоит.
Петровна вздохнула:
— Мой Миша тоже так… Руки золотые были, всем помогал. Как умер — все меня Петровной звать стали. Внук теперьА под утро, когда туман поднялся над речкой, Людмила вдруг ясно поняла: жизнь — это не бесконечная тяжба, а тихие утренние часы, когда сердце ещё помнит, за что когда-то любило.
