В ту пору, когда жизнь наша раскололась, я стоял в дверном проёме, сжимая кулаки.

— Иван, не уходи! — всхлипывала мать, срываясь на крик. — Прости… останься…

Но отец уже натянул старую кожаную куртку, взял чемодан с потрёпанными уголками и шагнул к выходу, не обернувшись.

Мне тринадцать, а я верил — если просто встану на пути, как каменная стена, он не сможет уйти. Всё вернётся. Ведь у нас же была настоящая семья, правда?

Раньше они смеялись вместе, понимали друг друга без слов, даже шутки у них были одинаковые. Да, отец пропадал на службе, возвращался поздно, усталый. Но в те редкие вечера, когда мы собирались за столом, я чувствовал себя счастливым.

А потом — как гром с ясного неба. Измена. Мать и этот Вадим с её бухгалтерии. Сцены, крики, слёзы. И вот он, на пороге.
— Пап, останься! — вырвалось у меня.
— Дорогу. — Голос был чужим, будто не он, а кто-то из оперативников. Такой я слышал только по телефону, когда он говорил по работе.
— А я? — прошептал я.
Он молча отстранил меня, будто пустую тару. Вышел. Дверь захлопнулась.

Мать рухнула на диван, закрыв лицо руками. Я смотрел на неё и чувствовал, как мир рушится.

Через две недели сбежал и Вадим. А мать осталась — с псом на цепи по кличке «Я».

Я стал пропадать на улице, связался с теми, кого она звала «шпаной». Мелкие кражи, драки, сигареты, самогон. Меня с другом Валеркой поймали, когда лезли в коттедж какого-то нувориша. Оказалось, у того охрана. Скрутили, отвезли в участок.

Когда отец вошёл в камеру, я узнал его сразу. Взгляд ледяной, лицо — камень.
— Выходи. — бросает он.
— Иди к чёрту, — огрызаюсь я.
Он выдёргивает меня, затаскивает в кабинет и бьёт. Дважды. Громко. По лицу.

— Сколько тебе, Миш?
— Сам забыл? — хриплю я, вытирая кровь.
— Ты мне не сын! — взрывается он. — На твою мать я женился, когда она уже была беременна. Думал, справимся. А она… — матерно ругается.

Я остолбенел.
— Кто тогда мой отец?

Он подаёт мне платок, ставит передо мной стакан воды, садится тяжело.
— Хрен его знает. Да и не важно. По бумагам — ты мой. Алименты плачу. Но если так пойдёт — откажусь. Пусть сажают.
— А Валерка?
— У него отец есть. Пусть вытягивает.

Я сижу, уставившись в пол. И вдруг становится стыдно. Не за себя. За всех. За мать. За отца. За то, что мы потеряли… и за то, как я сам это теряю.
— Просто… больно. Всё рухнуло. Не знал, куда деться.
— Не оправдание. Или берёшься за ум, учишься — или сгниёшь в зоне. Колония для пацанов — это ад, Миш. Тебе туда не надо.
— Ладно. Попробую.

Когда ухожу, он окликает:
— И мать не вини. В разводе всегда виноваты оба. Что я про неё ляпнул — забудь. Сгоряча.
— А вы… не вернётесь?

Он криво усмехается:
— Нет. Это уже прошлое.

Я ушёл. И ушёл от того, кем мог бы стать.

Бросить ту компанию было нелегко. Валерку отец вытащил, но он снова вляпался в дела. А я — нет. Поставил цель. Простил мать. Учёба, репетиторы, бессонные ночи.

Подал документы в академию МВД. Мать орала:
— Это не жизнь! Посмотри на отца! Не жизнь!

А я смотрел. Помнил. Именно поэтому и шёл туда.

Когда получил лейтенантские погоны, приехал к отцу без предупреждения.

Он всё ещё начальник отдела. Поседел. Постарел. Но глаза — те же.
— Здравия желаю. Лейтенант Котов.

Он замер.
— Мишка?..

Разговор вышел долгим. О работе, о жизни, даже о хоккее и думских делах. Предложил выпить, но я отказался. Мне важно было просто быть рядом. Показать, что смог. Что не сгинул.

Когда поднялся уходить, он встал.
— Останься. Переходи к нам. В отдел.

Я долго смотрел на него. Этот чужой и родной человек.
— Не уйду. Уйти — всегда успею.

Теперь мы работаем вместе. Он — мой начальник. Я — его подчинённый.
Но главное — он снова мой отец.