**Верный спутник: история дружбы, крепче веков**
В деревне Горохово, под шепот осин, мы с ним родились в один день.
Я лежал в своей люльке, а он — в картонной коробке, укрытый потрёпанным пледом. Его мать, пушистая дворовая кошка, сторожила его, пряча от посторонних глаз. Моя же мать часто оставляла меня одного. Он появился на свет на три часа раньше и, словно старший брат, наблюдал за мной свысока. Мы были как две нитки в одной пряже, не зная жизни друг без друга.
Однажды он решил, что его место — рядом со мной. Рыжий нахал вскарабкался в мою кроватку, и никакими уговорами его оттуда не выгнать. Мама лишь вздохнула: «Ну пусть спит». Мы даже ели вместе. Я, наевшись, великодушно оставлял ему доедать молоко из бутылочки, агукая и болтая ручонками. Он терпеливо ждал, сверкая зелёными глазами.
Когда я учился ползать, этот рыжий ураган уже носился по избе. Он вымахал в огромного кота с мохнатыми усами, которые я с восторгом тискал. В благодарность он приносил мне полёвок — дань нашей дружбе. Мама визжала, заставая меня с мышиным хвостиком во рту — зубки резались.
Мои первые шаги прошли с ним. Я цеплялся за его хвост, а он подставлял бока, когда я шлёпался на пол. Я хохотал, а он, будто хитро улыбаясь, одобрял мою прыть. Лишь он понимал мой лепет, когда я пытался копировать взрослых.
Я рос, а мой кот, прозванный Графом, старел. Он учил меня житейской мудрости, пока я корпел над учебниками. Дома он скучал, поджидая меня на подоконнике, высматривая вдали мой силуэт. Наши игры стали тише — к облегчению матери, уставшей от наших налётов на погреб. Мы пробирались туда, я рассыпал крупу, а Граф валялся в муке. Мама заставала нас хохочущими, мне доставалось, а рыжий плут ловко смывался. Но от ванны не убежишь. Его ловили, и мы, вымокшие до нитки, дрожали в обнимку. Я шептал ему: «Потерпи, брат».
Но всё перевернулось, когда я уехал в Москву учиться. Граф остался. Он тосковал, отказывался от еды, угасал. Я примчался на каникулы и не узнал друга: вместо мощного кота — тень. Его взгляд, полный боли и упрёка, спрашивал: «За что?»
Я поцеловал его горячий нос. Он слабо обнял меня лапами, заурчав, будто прощался. Я рыдал, уткнувшись в его шерсть, умоляя: «Останься, прости меня». Он, не ведавший предательства, не понимал, за что заслужил одиночество.
Все каникулы я не отходил от него. Граф оживал, но в его глазах поселился страх. Мы гуляли, я кормил его сметаной, пытаясь замолить вину.
Но перед отъездом я не мог уехать. Всё решилось само: я взял академический отпуск и остался, пока Граф не окрепнет. Он ходил за мной по пятам, боясь снова потерять. Я жил нашими воспоминаниями.
Год пролетел. Весной, когда земля оттаяла, Граф слег. Мои клятвы, что я не уеду, не помогали. Стресс сломал его.
Ветеринар равнодушно бросил: «Старость. Усыпите. Не мучайте». Я выхватил Графа и выбежал прочь. Он доверчиво жался ко мне, а я, взрослый мужик, ревел, как дитя.
На третью ночь он ушёл. Дождавшись, пока я усну, он уполз на свой старый половичок и тихо заснул навеки. Утром я нашёл его остывшим. Его глаза всё ещё смотрели на меня с верой.
Я часто приходил к нему на могилку, говорил, советовался. Для меня он был больше, чем кот — другом в шкуре зверя, вернее которого не было. Люди менялись, но не Граф.
Жизнь понесла: женитьба, дети, работа. Воспоминания о нём тускнели. Но сегодня они вернулись.
Мой младший, Алёшка, втащил в дом грязного котёнка. Картавя, умолял: «Пап, давай оставим! Это мой друг!» Мы отмыли найдёныша, и перед нами предстал рыжий комочек — вылитый Граф в юности.
Теперь это здоровенный котяра с наглым взглядом и усами в пол-избы. Лучший друг Алёшки, заводила всех проказ. В нашем доме снова гремят смех, топот босых ног и кошачьих лап.
