Единственный выход
Маргарита Михайловна была из тех, чья жизнь — не сахар, а тяжёлый крест. Суровая, с каменным лицом и прямой спиной, она носила в глазах всю боль своих потерь. В пятьдесят лет она жила одна — не по желанию, а потому что судьба отняла у неё всех, кого любила. Сперва мать, потом мужа, а следом — сына, свет в окошке.
О смерти матери ей сообщила соседка по лестничной клетке:
— Риточка, мамочка твоя… После обеда прилегла — да так и не проснулась… Скорую вызвала, но…
Телефон выпал из рук. Маргарита опустилась на пол, не чувствуя коленей. Весенний дождь стучал в окно, а она смотрела в пустоту, не слыша даже собственного дыхания.
Похоронила мать одна. Больше не было никого. Отец сгинул где-то, когда ей было семь. Остались лишь старая дача в Подмосковье да память. По привычке она всё ещё брала трубку, чтобы позвонить… и тут же вспоминала, что звонить некому.
Прошло два года. Казалось, жизнь потихоньку налаживается. Но тут судьба ударила снова. Поздним вечером раздался звонок:
— Вы Маргарита Михайловна? Приезжайте. ДТП… Ваш муж и сын… их документы нашли на месте…
Дальше — как в кошмаре. Морг. Бумаги. Гробы. Пустота.
— Господи, за что? — прошептала она в полумраке церкви, сжимая холодные пальцы. — Дай знак, зачем мне жить?
Ответ пришёл не сразу. Но однажды ночью, проснувшись от тревоги, она увидела за окном бродячего пса, дрожащего под скамейкой в грязном комке тряпья.
— Всё, я знаю, — сказала она тихо. — Открою приют. Они, как и я, никому не нужны. Но я им буду нужна.
Она продала материнскую квартиру, обила пороги чиновников, уговорила местных бизнесменов помочь. Нашла участок под Серпуховом. Так появился её приют «Тёплый дом».
Собаки, кошки, ветеринары, корма — всё это заполнило пустоту, где раньше была лишь тишина. Помогала ей юная Надя — девчонка с горящими глазами, такая же, как она сама в молодости.
Однажды утром, когда Надя открывала ворота, к приюту подошла старушка. Седая, сгорбленная, с палочкой и потрёпанной авоськой. Шла медленно, будто чувствовала — здесь её ждёт что-то важное.
— Здравствуй, дитятко, — прошептала она. — Можно к собачкам?
— Конечно, бабушка, проходите.
Старушка обошла вольеры. Собаки бросались к решётке, виляли хвостами — каждая надеялась: сегодня её заберут. А старушка молчала. Присаживалась, смотрела им в глаза, будто видела душу.
Представилась как Валентина Семёновна. Остановилась у последнего вольера, где в углу сидел пёс с чёрной шерстью и белым ухом. Он не лаял, не подходил, лишь уткнулся мордой в пол.
— А это кто?
— Тёмка, — вздохнула Надя. — Сбила машина. С тех пор никого к себе не подпускает.
— Я возьму его, — вдруг сказала старушка.
Надя замялась. Бабушка еле ходила, а пёс нуждался в сильных руках. Пообещала посоветоваться.
На следующий день Валентина Семёновна вернулась. Ей вежливо отказали:
— Боимся, вам не справиться…
— Понимаю, — кивнула она.
Но приходила снова. И ещё. Садилась у вольера и шептала что-то. А на седьмой день… Тёмка поднялся. Подошёл. Ткнулся носом в её ладонь.
Маргарита увидела это — и сердце ёкнуло.
— Берите его, — сказала она.
Но старушка заплакала.
— Не могу… Дочка решила сдать меня в дом престарелых. Квартиру продать. Осталось три дня… Его туда не возьмут.
У Маргариты перехватило дыхание.
— Как… мать свою?
— Может, — устало ответила старушка. — Говорит, я ей жизнь испортила.
Маргарита попыталась поговорить с дочерью, но та встретила её в подъезде — пьяная, злая, с сигаретой в зубах. Даже слушать не стала.
Всю ночь Маргарита не спала. Ворочалась, шептала молитвы, спорила с небом.
Утром она ждала Валентину Семёновну у ворот.
— Слушайте, — твёрдо сказала она, наливая чай. — Вы переезжаете ко мне. С Тёмкой. У меня большой дом. Мне одной тоскливо. Будем семьёй. Только не отказывайтесь.
Старушка разрыдалась.
— Да я же… чужая…
— Нет. Вы — мама, которую мне послали сейчас.
Прошёл год.
По утрам на кухне пахло гречневой кашей. Валентина Семёновна ставила перед Маргаритой чашку с горячим чаем, а под столом лежал Тёмка, стороживший свою хозяйку.
— Мам, поспала бы подольше…
— Дочка, да как же спать, когда вы рядом…
О дочери она больше не вспоминала. И не ждала.
А Маргарита смотрела на них — на старушку и пса — и думала: «Спасибо, Господи. Ты дал мне шанс снова любить».
