История Ларисы Тимофеевны — женщины с сильным характером и непростой судьбой матери — могла бы стать сценарием для семейной мелодрамы. Но это не вымысел, а реальная жизнь, прожитая без прикрас.
Её сын Игорь — единственный и долгожданный. Оставшись вдовой, Лариса вложила в него всю себя: душу, силы, годы. Пережив трудные времена, она работала в швейном цехе без выходных, лишь бы у её мальчика было всё: чистая рубашка, горячий суп, образование и тепло. И, как любая мать, бесконечно его оберегала — возможно, слишком. Принимала за него решения, защищала от ошибок, оправдывала перед соседями. А когда он вырос, оказалось, что он так и не стал мужчиной.
Игорю уже за тридцать, когда он наконец женился. Его избранницу звали Алёна. Девушка из районного городка, парикмахер с дипломом училища. Курила, хохотала громко, одевалась вызывающе — всё это бесило Ларису. Но она уговаривала себя: «Главное, чтобы повлияла на Игоря. Может, с ней он возьмётся за ум…»
После свадьбы Лариса без раздумий отдала молодым свою двушку в Перми, а сама перебралась к больной бабушке в деревню, где ухаживала за ней, крутясь между работой и домом. Забрала с собой только самое необходимое, даже компьютер оставила сыну — лишь бы им жилось легче.
— Пусть обживаются. Молодые, пусть строят свою жизнь, — объясняла она подругам.
Сначала всё шло тихо. Раз в неделю Игорь звонил, иногда наведывались в гости. Лариса не лезла — не до того было, у бабушки то давление, то сердце колотится. Но однажды всё рухнуло.
Встретила на остановке соседку из своего подъезда.
— Ларис, тебе бы к ним заглянуть, — бросила та невзначай. — А то давно не была.
Тревога вцепилась в сердце когтями. Позвонила сыну. Голос пустой, отчуждённый:
— Мам, всё нормально. Не парься.
Через месяц, не выдержав, приехала без предупреждения.
То, что она увидела в своей квартире, повергло её в ужас. Бардак, грязь, вонь. На кухне — пепельницы, пустые банки из-под пива, засохшие макароны в тарелках. В спальне на её любимом покрывале валялись грязные носки.
Алёна сидела за столом, курила, даже бровью не повела. Игорь стоял, потупив взгляд.
— У вас неделя. Чтобы вас здесь не было. Ключи — в почтовый ящик, — выдохнула она ледяным шёпотом.
Через три дня они съехали. Сын молча сунул ключи в руку, не сказал ни слова. Просто развернулся и ушёл.
С тех пор Лариса с ними не общалась. Она отдраила квартиру до блеска, открыла все окна, и, сидя на кухне, впервые за годы позволила себе заплакать. Но не от боли. От усталости. От осознания, что, возможно, впервые в жизни она поступила не ради кого-то, а ради себя.
— Не жалею. Ни секунды. Сын должен был научиться жить сам. Если будут платить за съёмное жильё, может, на пиво не останется. Одумаются. А нет — значит, так тому и быть. Я своё дело сделала, — говорила она подругам во дворе.
Прошёл уже год. Соседи сплетничают: Алёна бросила Игоря. Говорят, теперь он ютится где-то в общаге, подрабатывает, ходит осунувшийся. Но Лариса не спрашивает. Не звонит. Она дала ему шанс. И второй, и третий. А теперь — просто живёт. Тихо. В чистоте. Без сигаретного дыма. Без мата под окнами. Без скандалов. Со спокойной душой.
Кто-то, может, сочтёт её слишком суровой. Но разве материнская любовь — это только про всепрощение? А может, любовь — это ещё и умение отпустить, чтобы человек научился стоять на своих ногах?
