Сватовство
«Одно из вечных заблуждений делить людей на добрых, злых, глупых или умных. Человек как река: в нём есть всё. Был глуп стал мудр, был зол стал добр, и наоборот. В этом его величие. Потому и судить нельзя. Ты осудил, а он уже иной», писал в дневниках Лев Толстой.
С великими не поспоришь. Жизнь раз за разом доказывает их правоту, если вглядеться, отделить зёрна от плевел и тогда истина станет ясной, как зимний воздух.
Но сегодня не до размышлений с утра пекло. По-настоящему июльское, будто раскалённый воздух, ударившись о кирпичные стены, отскочил на асфальт и застыл, покорно склонив голову перед солнцем, что с неба льёт лето.
А у Даши зима. Лютый мороз внутри. И нынешнее лето проходит мимо неё
Школа позади. Нужно думать об институте, как и положено выпускнице. Но Даша беременна. Какой уж институт. А Юрка оказался предателем. Когда она сказала ему о ребёнке, он только губу закусил, отвернулся к окну и бросил:
Я, конечно, был первым Но мог быть и второй
Даша даже плакать не смогла. Стояла и смотрела ему в спину. А спина была обычная спокойная. Дыхание ровное. Она хотела ещё что-то сказать, но тут дверь звякнула мать с работы пришла. Юрка открыл, поздоровался в прихожей и ушёл.
Мать сразу прошла в комнату, строго спросила:
Что случилось?
Даша растерялась и выпалила:
Ничего. Просто я беременна
Мать смотрела ей прямо в глаза. Потом вскрикнула Но слова Даша не расслышала их заглушила пощёчина.
Тут-то и началась зима внутри. Будто снег хлопьями повалил, засыпал её с головой. Холодно стало. Пусто. Вокруг и внутри.
Мать что-то кричала, но сквозь снег не различались слова. Даша села на край дивана и заплакала. Только слёзы не катились они замерзали внутри, превращаясь в хрустальные шарики. Она слышала, как они перекатываются в пустоте.
Мать выскочила из комнаты, хлопнула дверью и тишина. Даша осталась одна среди зноя июльского вечера.
Свернулась клубочком на кровати и тогда уже плакала по-настоящему по-девичьи, всхлипывая и шмыгая носом. И было ей жаль Не себя ребёнка, который ещё не родился, а уже никому не нужен. Ни отцу, ни бабке, ни ей, глупой матери.
Уснула, хотя за окном ещё светило солнце. Видела сон. Проснулась, когда кто-то сел рядом и начал гладить по голове.
Мать вернулась. Гладила и шептала:
Даша, родная, прости меня. Дура я старая. Радоваться надо дочь моя выросла. Скоро сама мамой станет. А я
Плакала, слёзы ладонями с щёк стирала, а сама всё говорила:
Я вот только об одном думаю Только бы не мальчик родился! Мужики они все Ну, в общем, ни один не поймёт, не пожалует по-настоящему
Тут и Даша разрыдалась громко, по-бабьи. Прижалась к матери, обняла её самого родного человека. И плакали обе, каждая свою долю оплакивая. Но вместе им было тепло. Да и лето же за окном!..
И тут снова звонок. Мать шмыгнула носом, остановила Дашу:
Лежи, доча, я открою
Поправила причёску. Трагедия трагедией, но вдруг за дверью мужчина неприлично неопрятной выглядеть.
Открыла. А на пороге двое: Юрка и его отец.
Здравствуйте, Анна Петровна, заявил отец. Простите, что поздно. Но этот мой болван всё рассказал Вроде как без утайки
Обернулся к сыну:
Или не всё, будущий папаша?
Юрка голову опустил.
Вот и пришли мы, продолжал отец, просить руки вашей дочки. Если, конечно, Даша простит его за глупые слова.
Дал сыну подзатыльник:
Иди, сопляк, прощения проси! Не простит и ты мне не сын!
Да Человек меняется. Натворим глупостей и не знаем, как исправить. Хорошо, что рядом есть родители. Юрка подошёл к двери комнаты, руки дрожали, глаза в пол.
Даша я я не то сказал. Прости. Я боюсь, честно. Но хочу быть рядом. Хочу нужен вам.
Она смотрела на него и видела не предателя, а мальчишку, растерянного, как и она сама.
Тихо сказала:
Садись. Поговорим.
За окном медленно гасло лето, но внутри дома уже сбывалась весна.
