**Дневниковая запись**
«Ну что, мамочка, готова встречать папу?» улыбнулась медсестра, передавая мне туго запелёнатый свёрток. «Смотри, все уже собрались под окнами с цветами».
Я кивнула, прижимая к груди сына. Его крошечное личико было серьёзным, почти хмурым. Мой мальчик. Наш мальчик мой и Дмитрия. Я подошла к окну, высматривая знакомую машину мужа, но её не было. Лишь чужие счастливые лица, шары, улетающие в небо, и букеты, похожие на облака.
В кармане халата зажужжал телефон. Наконец-то Дима.
«Алло! Ты где? Нас уже выписывают», выпалила я, не дав ему заговорить. «Я уже одета, и малыш готов».
В трубке послышался гул, будто в аэропорту, и чей-то женский смех на заднем плане.
«Аня, привет. Слушай, дело такое его голос звучал странно отстранённо, даже бодро. Я не приеду».
Улыбка сползла с моего лица.
«Что значит? Что-то случилось?»
«Да нет, всё отлично! Просто улетаю. Отдохнуть. Последний путёвка подвернулась как отказаться?»
Я посмотрела на сына. Он посапывал во сне.
«Улетаешь куда? Дима, у нас сын. Мы должны были ехать домой. Втроём».
«Да ладно, ерунда. Я твоей маме сказал встретит. Или такси возьми. Деньги на карту скинул».
Деньги. Он сказал «деньги». Как будто откупался, словно мы досадная ошибка.
«Ты один летишь?»
Он замолчал. И в этой паузе я услышала всё. Все его ночные «совещания», «срочные командировки». Этот липкий туман лжи, в который я упорно не хотела верить.
«Аня, не заводи, ладно? Просто устал, хочу развеяться. Имею же право».
«Имеешь», ровно ответила я. Воздух в лёгких внезапно закончился. «Конечно, имеешь».
«Ну вот и отлично! он оживился. Ладно, на посадку вызывают. Целую!»
Трубка замолчала.
Я стояла посреди палаты с казённой мебелью и смотрела на сына. Он был таким настоящим, тёплым, живым. А моя прежняя жизнь превратилась в дешёвые декорации.
Медсестра заглянула в дверь.
«Ну что? Папа приехал?»
Я медленно покачала головой, не отрывая взгляда от малыша.
«Нет. Наш папа уехал в отпуск».
Я не плакала. Внутри что-то стало твёрдым и холодным, как камень, брошенный в ледяную воду. Достала телефон, набрала маму.
«Мама, привет. Ты можешь заехать за мной? Да, один. Забери нас домой. К тебе. В деревню».
Отец встретил нас у роддома на старой «Волге». Молча взял свёрток с Мишей и, неловко, но бережно, прижал к широкой груди. Всю дорогу до деревни не проронил ни слова, только смотрел на дорогу, а мышцы на его обветренном лице напрягались.
Эта тихая поддержка значила больше любых слов.
Деревня встретила нас запахом дыма и сырых листьев. Старый дом, в котором я не жила десять лет, казался чужим. Всё здесь дышало другой, забытой жизнью: скрипучие половицы, печь, которую нужно топить по утрам, вода из колодца. Моя городская жизнь с её удобствами и иллюзиями осталась где-то далеко, за сотни километров.
Первые недели слились в один бесконечный день из Мишиного плача и моего отчаяния. Я чувствовала себя обузой. Мама вздыхала, глядя на меня, а в её глазах стояла тихая грусть. Отец замкнулся я знала, он винит меня не за возвращение, а за то, что когда-то выбрала Дмитрия, проигнорировав родительское чутьё.
Потом он позвонил. Через две недели. Бодрый, судя по голосу отдохнувший и довольный жизнью.
«Привет, лапочка! Ну как вы там, ты и наш богатырь?» почти кричал он в трубку, будто того разговора в больнице не было.
«Мы у родителей», коротко ответила я, вытирая Мише слюнявчик.
«А, ну да, да. Хорошо воздух, природа. Ему полезно. Я скоро вернусь, заеду, с наследником пообщаюсь».
Наследник. Он говорил о сыне, как о вещи, которую можно отложить и взять потом, когда захочется поиграть.
Он стал звонить раз в неделю. Просил показать Мишку по видео, умилялся в экран, потом быстро прощался. Вёл себя так, будто мы просто временно живём врозь по обоюдному согласию. Как будто не оставил меня одну с ребёнком на руках.
Потом одна «подруга» из города скинула скрин. Фото. Та самая женщина, чей смех я слышала в трубке, сидела за столиком в кафе, а на заднем плане Дима обнимал её за плечи. Счастливый. Влюблённый. Подпись: «Лучшее решение в моей жизни».
Я посмотрела на фото, потом на свои руки с обломанными ногтями, на груду пелёнок, которые приходилось стирать в ледяной воде. И поняла. Он не в отпуске. Он строит новую жизнь.
А мы с Мишей лишь досадная помеха, которую можно откупиться жалкими подачками, чтобы спокойно спать.
Экран погас, но фото стояло перед глазами. Унижение было почти физическим жгло щёки, сдавливало горло.
Я перестала писать ему и звонить. Просто ждала.
Дима сам позвонил через месяц. Его голос был деловым, собранным, без прежней игривости.
«Аня, привет. Надо поговорить. Я решил продать нашу квартиру».
Я опустилась на старую лавку во дворе. Миша спал в коляске рядом.
«Нашу квартиру? Дима, это наш единственный дом. Куда мне возвращаться с ребёнком?»
«Слушай, это бизнес. Мне нужны деньги на новый проект. Не могу держать их в бетоне. Твою долю выделю, конечно. Думаю, триста тысяч хватит для старта».
Триста тысяч. Он оценил будущее сына в триста тысяч рублей.
«Дима, ты не можешь так. По закону половина моя и Мишина».
Он неприятно рассмеялся.
«По какому закону, Аня? Квартира на маму записана, помнишь? Чтобы вопросов не было. Сама согласилась. Так что судись, если хочешь. Удачи».
И это стало последней каплей. Не измена. Этот холодный, деловой тон, которым он лиш
