**Дневник. 15 октября.**
Родственники смеялись, что я возюсь с «бедной старушкой». Их лица вытянулись, когда зачитали завещание, где мне достались все её сбережения и три дома.
Опять к своей богачке?
Голос двоюродной сестры Светланы капал ядом, пока я застегивала пальто в прихожей.
Я молча поправила воротник. Отвечать не имело смысла. Это был их утренний ритуал.
Оставь её, Свет, лениво бросила из комнаты тётя Алевтина, её мать. Делом занята. Милостыню подаёт.
Смех у них получился громким, слаженным.
Я просто обещала тёте Лиде помочь с окнами, утеплить на зиму.
Окна она свои ещё в сорок седьмом заклеила, не унималась Светлана, выходя в коридор. Тратить молодость на старуху, от которой даже дырявых колготок в наследство не достанется. Надо же, какой талант.
Она окинула меня взглядом с головы до ног, оценивая моё простое пальто и ботинки.
Не у всех цель урвать наследство, Свет.
Да что ты? А какая у тебя цель? Духовное просветление в процессе мытья полов в хрущёвке?
Я взяла сумку. Внутри лежали продукты для Елизаветы Игоревны и новая книга, которую она просила.
Моя цель помочь близкому человеку.
Близкому? взвизгнула тётя Алевтина, появляясь в дверях. Её лицо исказила старая обида. Эта «близкая» продала дачу деда, наше родовое гнездо, чтобы купить себе конуру в центре! Всю жизнь думала только о себе, ни копейки никому не дала!
Вот он, корень их ненависти. Дача в сосновом бору, которую дед строил для всей семьи, а Елизавета Игоревна, как старшая дочь, оформила на себя и после его смерти продала. Они считали это предательством.
Я смотрела на их лица, искажённые злобой и жадностью. Они даже не пытались понять её мотивов.
Им было плевать на ту связь, что была у меня с двоюродной бабушкой. Им не были интересны её рассказы, её острый ум, её ироничный взгляд на мир.
Они видели только старуху в застиранном халате.
А я видела человека, который научил меня читать, показывал созвездия и учил различать голоса птиц.
Посмотришь, прошипела мне вслед Светлана. Она отдаст квартиру каким-нибудь сектантам. А ты останешься ни с чем. Со своей святостью.
Я вышла на лестничную площадку. Дверь захлопнулась, отрезая их голоса.
Квартира Елизаветы Игоревны встретила меня запахом сушёных трав и старых книг. Всё было просто, но удивительно чисто.
Она сидела за столом, склонившись над большой картой побережья Финского залива. Рядом лежали не только документы, но и планшет с графиками и таблицами.
А, Кирочка, пришла, она подняла голову, и глаза её засияли. А я тут работаю, не покладая рук.
Что это? я кивнула на карту.
Да так, старые дела разбираю, лукаво улыбнулась она. Бумажная волокита.
Она аккуратно свернула карту и спрятала документы в папку, но я успела заметить слова «договор аренды» и «кадастровый план».
Родственники опять концерт устроили? спросила она, безошибочно уловив моё настроение.
Я только пожала плечами.
Они всё считают, Кирочка. Копейки считают. А главного не видят. Ну и пусть, это их проблемы.
Она взяла принесённую мной книгу, и лицо её просветлело.
Спасибо, родная. Ты единственная, кто знает, что мне на самом деле нужно.
Через несколько недель раздался звонок. Голос тёти Алевтины звучал сладко, как перезрелая груша.
Кирочка, привет, дорогая. Как там наша Елизавета Игоревна?
Я насторожилась.
Всё хорошо, тётя Аля. Спасибо.
Я вот к чему звоню Тут у Светочки знакомый, риелтор, интересуется домами в том районе. И я подумала, надо бы помочь нашей Лиде.
Узнать, всё ли в порядке с документами. Он мог бы зайти, бесплатно проконсультировать. Чтобы её никто не обманул.
Не думаю, что ей нужна помощь.
Ну как же! Человек же старый Ты бы спросила у неё про завещание, например. Мы же семья, должны заботиться друг о друге.
К горлу подкатила тошнота.
Я не буду об этом спрашивать. Всего доброго.
Во время следующего визита Елизавета Игоревна была сама не своя.
Представляешь, приходил какой-то мужчина. Представился оценщиком из страховой.
Говорил, что у них данные, будто в доме старая проводка, надо оценить риски. А вопросы задавал, как следователь. Про собственность, про счета, про родственников
Я застыла со стопкой тарелок в руках. Это был план Алевтины. Хитрее, чем я думала.
Кто ко мне ходит, как часто. И всё время намекал, что стариков часто обманывают. Будто готовил меня к чему-то.
Пока я мыла посуду, Елизавета Игоревна говорила по телефону. Её голос звучал сухо, деловито.
Нет, Аркадий Семёнович, повышать арендную плату до конца сезона мы не будем. Люди рассчитывали на одну сумму. Репутация дороже сиюминутной выгоды.
Она положила трубку и, поймав мой удивлённый взгляд, лукаво подмигнула.
Дела, Кирочка. Малый бизнес.
Больше ничего не объяснила, а я не стала допытываться.
Точкой невозврата стал мой день рождения. Я забежала к Елизавете Игоревне вечером. Она встретила меня с тревогой в глазах. На столе стояла нетронутая чашка чая.
Приходила Света, тихо сказала она. Поздравила тебя. Заочно.
Она избегала смотреть на меня.
И что она говорила?
Говорила, что ты жалуешься на меня. Что устала. Что ждёшь не дождёшься, когда всё это закончится голос её дрогнул.
Сказала, что ты присматриваешь себе квартиру на деньги, которые я якобы тебе даю Кирочка, она она сказала, что ты смеёшься надо мной за спиной.
Они ударили в самое больное. В наше доверие.
Внутри что-то оборвалось. Вся та доброта и всепрощение, что я хранила, исчезли. Осталась только холодная пустота и одна мысль: хватит.
Я взяла руку Елизаветы Игорев
