В самолётах правда выходит наружу. Не железные птицы, конечно, а теснота, невозможность скрыться, часы, проведённые плечом к плечу. На высоте люди такие, какие есть.

Кто-то протянет жвачку или поможет с чемоданом. А кто-то ну, бывает иначе.

То ноябрьское утро обещало быть счастливым. Я летела из Екатеринбурга в Санкт-Петербург к сестре Оле, которая ждала первого ребёнка. Мы с ней погодки, выросли, деля всё: от платьев до тайн. Эти крестины были не просто событием я ждала их месяцами.

В ручной клади аккуратно лежало вязаное голубое одеяльце, над которым я корпела неделями. К нему крохотные пинетки, помещавшиеся на ладони.

Я выбрала место у прохода путешествий за плечами хватает, и я знаю, что мне удобнее. Я полновата, а у прохода можно вытянуть ноги или встать, не задевая соседей.

Пройдя по салону, я увидела своё место и мужчину в кресле посередине. Лет тридцати пяти, волосы уложены так, будто над ними трудился стилист. Рубашка отглажена, часы блестят, осанка кричит об уверенности.

Его взгляд скользнул по мне быстро, но я знала эту оценку. Не восхищение, а замер.

Простите, я у прохода, вежливо сказала я.

Он вздохнул не тихо, а так, чтобы я услышала. Поднялся едва-едва, прижавшись к спинке впереди, будто боялся, что я его раздавлю.

Я села, поправила свитер бедро коснулось подлокотника. Его тихий смешок кольнул, как иголка.

Я решила не замечать. Видала и не такое.

В двенадцать лет одноклассник хрюкнул, когда я нагнулась за ручкой. В старших классах продавщица назвала меня «смелой» за платье без рукавов. В первый поход в зал мужчина на соседней дорожке прошептал: «Десять минут и сдастся».

Раньше такие моменты выбивали почву из-под ног. Я рыдала в подушку, клялась голодать, бежать, исчезнуть. Но годы терапии изменили меня. Теперь я знала: жестокость других их зеркало, не моё.

Но слова всё равно жгут.

Пока пассажиры рассаживались, мужчина имя его мне ещё не было известно пробормотал, глядя вперёд:

Видно, мне не повезло с соседом.

Я не ответила.

Позже, когда стюарды готовили салон, он добавил под нос:

Надеюсь, вы не собираетесь опустошить весь лоток с едой.

Уши запылали. Я уткнулась в инструкцию по безопасности, словно от неё зависела жизнь.

Голос капитана: «Ожидается турбулентность над Уралом. Пристегните ремни».

Мы взлетели. Я вставила наушники, надеясь, что музыка смоет неприятность. За окном мир съёжился до лоскутов полей. Внутри же между нами висела лезвием.

Через полчаса первый толчок. Потом другой. Самолёт затрясся, как мелочь в кармане.

Капитан велел стюардам сесть.

Сосед замер. Пальцы впились в подлокотник мой подлокотник так, что кости побелели.

Не любите летать? спросила я тише, чем планировала.

Ненавижу, сквозь зубы.

Следующий толчок был сильнее. Он схватил мою руку не коснулся, а сжал, будто я якорь в бушующем море.

На мгновение я хотела отдернуть руку. Но страх обнажает душу, а уязвимость заслуживает снисхождения. Я позволила ему держаться.

Когда тряска стихла, он резко отпустил меня, смущённый.

Спасибо, буркнул.

Я кивнула.

Тишина между нами стала иной уже не чужая, но и не дружеская.

Я Дмитрий, сказал он наконец.

Алина.

Он заговорил. Летел в Питер на IT-конференцию, но мысли были в Москве, где с бывшей женой жила семилетняя дочь Маша. Развод был грязным, визиты редкими.

Может, виной высота, а может, затишье после бури, но я рассказала про Олю.

Мы с сестрой как одно целое, сказала я. Она держала меня, когда поставили диагноз.

Какой? в его голосе впервые прозвучало любопытство вместо насмешки.

СПКЯ. Гормоны, вес, настроение влияет на многое. Я слежу за здоровьем, но это не так просто, как кажется.

Выражение его лица изменилось. Надменность растаяла.

Я не знал.

Вы не спросили, без упрёка.

Он задумался.

Вы правы. Я вёл себя как сволочь. Проще ткнуть в другого, чем разбираться со своими тараканами.

Я не стала облегчать ему вину.

Тому, в кого тыкают, от этого не легче.

Он медленно кивнул.

Прости, Алина.

Без пафоса, но искренне.

Разговор переменился. Мы обсуждали книги. Он рассказал, что Маша без ума от единорогов; я про одеяльце для племянницы. Где-то над Пермью он так смешно описал свои провальные блины, что я вытирала слёзы.

В Питере он пропустил меня вперёд. Пока я доставала сумку, он сказал:

Спасибо. За то, что были добрее, чем я заслужил.

Я улыбнулась.

Счастливого пути, Дмитрий. Передайте Маше привет.

Думала, на этом всё мимолётная странная встреча в небе.

Но у багажной ленты, когда я тянула чемодан, услышала:

Алина!

Дмитрий стоял с телефоном.

Я позвонил Маше. Сказал, что встретил храброго человека. Она хочет с вами поговорить.

Прежде чем я ответила, в трубке прозвенел детский голос:

Привет, Алина! Папа говорит, ты очень добрая!

В горле встал ком.

Привет, Машенька. Твой папа тоже хороший.

После разговора он выглядел почти застенчивым.

Я серьёзно. Запомню этот полёт. Вы заставили меня задуматься.

Выходя в прохладный питерский воздух, я поняла: его сожаление не стирает первых слов. Но оно доказывает важное люди могут меняться. Даже за один полёт. Если захотят услышать.

И, возможно, в следующий раз, оказавшись рядом с тем, кто не вписывается в его рамки, Дмитрий вспомнит женщину у прохода и подумает дважды.