Глубокая ночь медленно отступала, уступая место бледному рассвету. Прощание подходило к концу, и эта мысль сжимала сердце. Аграфена не сомкнула глаз всю ночь, сидя у гроба своего мужа, Ильи. Воспоминания о прожитых вместе годах, будто старые фотокарточки, мелькали перед ней — любовь, боль, тихое счастье. Оба они уже перешагнули порог старости.
— Илюша прожил семьдесят восемь лет, мог бы ещё пожить, если бы не болезнь проклятая, — шептала Аграфена, на два года младше мужа.
— Хороший ты был, Илюша, отец и муж верный, — уже громче произнесла она, глядя на его лицо, которое в утреннем свете стало яснее, чем при тусклом свечном огне. — Сколько соблазнов было, а ты ни разу не споткнулся… Эх, как жизнь быстро пролетела.
Всю ночь воспоминания терзали её душу, словно она перелистывала книгу их жизни — страница за страницей, пятьдесят пять лет, полных радостей и бед.
Когда Илья понял, что дни его сочтены, он твердил жене:
— Граня, это Бог меня за грехи наказывает. Видно, не так жил, не так думал.
Но Аграфена, вытирая слёзы, успокаивала:
— Не терзай себя, Илюша. Жизнь ты прожил достойную. Не пил, не гулял, нас с дочкой любил. Какие грехи? Ты себя не знаешь, что ли?
Он слушал и замолкал, доверяя её словам.
Рассветало. На кухне хлопотала их дочь, Татьяна, приехавшая из Екатеринбурга. Мужа у неё давно нет, развелась, а её сын, внук Аграфены, недавно женился, поэтому не смог приехать. Не увидит внук деда в последний раз. Хотя в детстве каждое лето гостил у них в деревне под Пермью.
Татьяна, единственная выжившая дочь, была для них сокровищем. Двое их детей умерли в младенчестве: один не прожил и дня, второй — недели. Как берегла Аграфена свою Таню, как молилась за неё! Но перед выпуском из школы дочь огорошила:
— Мам, пап, я уеду после школы в город. Не хочу оставаться в деревне. Знаю, я у вас одна, должна бы в старости быть рядом, но в городе жизнь другая, настоящая.
— Что ж, Таня, поезжай, — сразу согласился Илья.
Аграфена поднесла платок к глазам:
— Ох, доченька, как же мы без тебя?
Но Илья строго посмотрел на жену:
— Не держи её, Граня. Пусть свою дорогу ищет. Не место ей в деревне коров доить. Пусть в люди выходит.
В глубине души Аграфена понимала, но отпускать дочь в город было страшно. Татьяна уехала, поступила в техникум, выучилась на экономиста. Вышла замуж, но в родной дом так и не вернулась.
Аграфена с Ильёй прожили почти всю жизнь вдвоём, работали в колхозе, жили дружно, без ссор. Когда состарились, брали внука на лето. Но он вырос, и его приезды стали редкими. Скучали старики, но не навязывались.
— Помнишь, как внук с нами на сенокосе был? — Аграфена слабо улыбнулась. — Кричал, когда Илюша его в речку заносил, плавать учил. И ведь научил…
— Мам, ты о чём? — тихо спросила подошедшая Татьяна.
— Да так, вспомнилось. Посиди со мной, доченька, попрощаемся с отцом в тишине, пока люди не пришли. Односельчане Илью уважали — никому зла не делал, всем помогал. Все соберутся.
Татьяна села рядом, обняла мать.
— Как хорошо, что ты на отца похожа, — грустно сказала Аграфена. — Его лицо со временем забудется, а ты — будто он передо мной.
— Мам, расскажи, как вы с папой познакомились? Никогда об этом не говорили.
— Ох, Танюша, странная у нас история вышла. Увидел он меня — и будто приворожился.
— Как так? Где ты была?
— Работала я в колхозе, на ферме. Всегда в передовиках числилась. Вот и отправили меня в Пермь на слёт передовиков. Дали грамоту, часы наручные — маленькие, аккуратные. У нас в деревне таких ни у кого не было! Радости моей не было предела. Водили нас по городу, показывали достопримечательности. Со всей области съехались люди, но мужчин мало.
После экскурсии нас повели в столовую. Там и встретились с твоим отцом. Сели за соседние столы, а он глаз с меня не сводит. Высокий, статный, но одет небрежно — рубаха заношенная, мятая. Видно, без женской руки. Мне даже любопытно стало. А у нас в деревне парней почти не осталось — кто в армии, кто в город подался.
Аграфена вздохнула, будто вновь переживала тот день. Когда она вышла из столовой, вдруг услышала за спиной:
— Возьми меня с собой. Ильёй звать. А тебя как?
— Аграфена, — ответила она строго. — Ты ж не знаешь, в какой глуши я живу. Городской, наверное, променяешь город на деревню? — усмехнулась.
— Променяю, Граня. Мне, холостяку, что терять? Поеду за тобой, — и с тех пор звал её только Граней.
И ведь поехал. Илья Аграфене сразу приглянулся. Приехали в деревню, и он без промедления отправился к её родителям:
— Здравствуйте, прошу руки вашей дочери. Простите, что сразу так, но ничего у меня нет — ни дома, ни хозяйства. Только сердце. Граня мне дорога, обещаю быть ей верным мужем.
Родители опешили. Отец хмыкнул:
— Тебя, Граня, на слёт отправляли, а ты жениха привезла?
— Так вышло, — потупилась она. — Но я согласна.
Родители благословили. Свадьбу сыграли в субботу — скромную, по-деревенски. Собрались односельчане, песни, пляски. А потом началась их жизнь — простая, но настоящая.
Счастлива была Аграфена. Шли с мужем по деревне, а люди шептались:
— Глянь, Граня какого мужика нашла! Красавец, высокий. Такие часто за бабами бегают, — судачили старухи.
— Подождите, недолго они проживут. Илюха гулять начнёт, — качала головой соседка Фёкла.
Сплетни доходили до Аграфены, но Илья не давал повода. Любил только её. Правда, с детьми не везло: двое умерли в младенчестве. Но Татьяна родилась здоровой, и это было чудом.
— Граня, как я люблю— А теперь иди, доченька, — тихо сказала Аграфена, глядя на портрет Ильи, — скоро мы снова будем вместе, а пока я подожду здесь, в нашем доме, где каждый уголок помнит его шаги.
