Для неё мой сын — словно чужая тень. Почему свекровь делит внуков на «родных» и «ненужних»?
Не знаю, с чего начать. Казалось бы, одна семья, кровь одна. Но на деле — будто в разных мирах живём. Мы не враги, не посторонние, но и родными не становимся. Видно, не суждено.
Меня зовут Светлана, мне тридцать. У нас с мужем чудесный мальчик — Алёша, ему три года. Весёлый, ласковый, весь в отца — такой же любознательный. Уже знает буквы, потихоньку читает, рисует целые истории, не капризничает, даже игрушки сам складывает. Мы с мужем им гордимся. Но есть одно «но». Для его бабушки, моей свекрови, он словно воздух. Будто и нет его вовсе.
Не понимаю, чем я её так прогневала. Тем, что я не её дочь, а просто жена сына? Или тем, что пока живём у неё, потому что в декрете своей квартиры не потянуть?
У неё есть дочь — Татьяна. И её семья для свекрови — центр все. Любая мелочь там — событие, любое слово — гениально. Внук Тани — золото, ангел, свет в окошке. А мой Алёша, получается, как бы и не внук вовсе.
Каждое утро свекровь собирается, будто на важную службу, и мчится к дочери. Там нянчит внука, таскает его по кружкам, в бассейн, на английский, в детский клуб. Там — пироги, супчики, блины, мультики и куча игрушек. Там она — бабушка мечты. А у нас — усталая, холодная женщина, которая только и делает, что боязливо: не так сварила, не так убрала, не так с ребёнком говоришь.
Я готовлю — а потом замечаю, как таинственно исчезают контейнеры с супом, вареньем, котлетами. «Это Тане, она занята, ей некогда». А я, оказывается, бездельничаю, раз «всё равно дома сижу».
На мои соленья морщится: «У Тани вкуснее было. Ты много соли кладёшь». Но баночки-то забирает. Кому не нравится — не стал бы брать, не так ли?
А с детьми… Тут больнее всего. Потому что меня можно не любить, я переживу. Но ребёнка? Когда оба мальчика рядом — мой Алёша и сын золовки — начинается бесконечная игра в «давай сравним». «Вот, Гришуня стихи читает! А Алёша чего молчит?» — хотя мой только что пел песню. «Гришуня сам ест!» — а Алёша давно и аккуратно управляется с ложкой. Всё время слышу: «А вот у Тани…»
На Новый год она подарила моему сыну дешёвенького пластмассового мишку. Самую простую игрушку, как из киоска у метро. А Грише — большую железную дорогу. Даже коробка была огромной. Алёша, конечно, не заметил разницы. Обрадовался своему мишке, обнял его, засvaзгал по полу. А Гриша отвернулся от подарка и схватился за телефон. Он привык, что ему всё самое лучшее. А мой ребёнок радуется тому, что есть, потому что не избалован.
И вот я хожу по этой квартире, где мы временно живём, и кусаю губы. Не хочу скандалов. Не хочу мужа вгонять в тоску — он хороший, любит нас, старается. Но как объяснить его матери, что её отношение калечит не только меня, но и нашего сына?
Почему, скажите, одни бабушки любят внуков одинаково, а другие делят их — по крови, по близости, по тому, чья это дочь? Ведь у моего Алёши та же фамилия, та же кровь. Он её внук. Родной, настоящий, такой же, как Гриша. Почему же он вечно «не такой»?
Пыталась говорить. Аккуратненько. Без криков. Но в ответ — обиды, фразы вроде «Не обязана я всех любить одинаково» или «Ты мне не дочь, вот и лезешь». Разговор не идёт. Будто я должна извиняться, что родила ей внука не сама, а от её сына.
Моя мама далеко, в другом городе. Когда жаловалась ей, она успокаивала: «Бывает так, дочка. Матери к дочкам — другое чувство». Но мне не легче. Мне больно. Не за себя — за Алёшу. Потому что дети всё чувствуют. Он уже спрашивает, почему бабушка уходит к Грише, а с ним не играет.
Не хочу, чтобы в его сердце осталась пустота — что он недостаточен, чтобы его любили. Не хочу, чтобы рос с мыслью, что он хуже, что он «не такой». Каждый день говорю ему, как он мне дорог. Обнимаю крепко, глажу по голове и шепчу: «Ты самый лучший. Ты наше золотце».
Но хочется, чтобы и бабушка так сказала. Хоть раз.
Как бы вы поступили? Молчали бы, чтобы не ругаться? Или встали бы горой за своего ребёнка, пусть даже в доме грянет буря? Мне очень нужна поддержка. Потому что я не каменная. И боль, которую ношу внутри, уже слишком тяжела, чтобы прятать.
