Мне было шестьдесят два, когда любовь вновь постучалась в моё сердце… А потом я случайно услышала его разговор с сестрой.
Кто бы мог подумать, что в мои годы можно ощутить такое, будто тебе снова двадцать — трепет в руках, жар в щеках, эта безумная лёгкость бытия. Подруги лишь посмеивались, покачивая головами, а я таяла, как первый снег на солнце. Его звали Артём Сергеевич — мужчина солистного возраста, спокойный, с тихим бархатом в голосе и глазами, в которых светилась мудрость. Мы встретились в Доме культуры, где давали концерт классической музыки. В антракте он оказался рядом, завязался разговор, и сразу стало ясно — мы говорим на одном языке.
Тот вечер запомнился особой свежестью. За окном моросил дождь, пахло мокрой черёмухой, а лужи на булыжной мостовой сверкали, как осколки зеркал. Я шла домой с ощущением, будто жизнь открыла передо мной новую страницу.
С Артёмом мы стали часто видеться. Ходили в Малый театр, пили чай с вареньем в уютных московских кафе, спорили о Достоевском и Тарковском. Он рассказывал о своей жизни, я — о годах вдовства, о том, как долгое одиночество учит молчать и терпеть. А потом он предложил поехать в его дачу под Звенигородом. Я согласилась.
Там было волшебно: высокие сосны, тишина, разбавленная лишь шелестом листвы, и зеркальная гладь озера, в которой отражалось небо. Мы провели там несколько чудесных дней. Но однажды ночью Артём сказал, что должен срочно уехать — у сестры неприятности. Я осталась одна. Позже его телефон замигал на столе. На экране высветилось: «Алевтина». Не трогая его, я почувствовала тревогу.
Когда он вернулся, я осторожно спросила, кто такая Алевтина. Артём улыбнулся: «Сестра. Заболела, да ещё и долги накопились, помогаю ей». Всё звучало искренне. Но с тех пор он стал чаще уезжать, будто что-то тянуло его прочь. Звонки от «Алевтины» участились. Я замечала, но молчала. Боялась разрушить это хрупкое счастье.
Однажды ночью я проснулась. Его не было рядом. Через приоткрытую дверь кухни донёсся его шёпот:
— Аля, потерпи… Нет, она пока ничего не знает. Я всё улажу, просто дай срок…
Я замерла. «Она ничего не знает» — это, конечно, обо мне. Но что именно? Сердце колотилось, как лист на ветру. Я притворилась спящей, когда он вернулся.
Утром вышла в сад — будто за смородиной, а на самом деле, чтобы перевести дух. Позвонила подруге:
— Ольга, не знаю, что делать. Кажется, он что-то скрывает… Опять обман?
Ольга помолчала, затем сказала твёрдо:
— Спроси. Без правды — не жизнь. Если будет больно — значит, ты не зря услышала.
Когда Артём вернулся, я набралась смелости:
— Артём, я слышала твой разговор. О том, что я не догадываюсь. Скажи, что происходит.
Он побледнел. Потом выдохнул:
— Прости… Алевтина — родная сестра. Влезла в долги, я заложил дачу, боялся, если узнаешь — уйдёшь. Не хотел терять тебя.
Слёзы выступили на глазах. Я ждала худшего — другой женщины, измены. А оказалось, он просто спасал сестру.
— Я не уйду, — прошептала я. — Я слишком знаю, каково это — быть одной. Если доверишься — справимся.
Он обнял меня, и я поняла — не зря рискнула снова открыть сердце. Позже мы вместе помогли Алевтине, нашли адвоката, разбратались с бумагами. Мы стали семьёй.
Мне шестьдесят два. Но теперь я знаю точно — возраст не властен над сердцем. Главное — не бояться слушать его и найти того, с кем даже страх пройдёшь плечом к плечу. Ведь только вместе, только с правдой — и есть настоящее счастье.
