Меня зовут Светлана Ивановна. И я, кажется, на грани. Не от усталости — к бессонным ночам и сдержанным слезам я уже привыкла. Не от одиночества — мужа не стало семь лет назад, и с тех пор в моей квартире не слышно мужских голосов, кроме моих сыновей. Но сейчас мне страшно: страшно, что рушится тот хрупкий мир, который я собрала по крупицам.
Старший, Денис, студент. Ему всего двадцать, учится на первом курсе политеха. Младший, Ваня, во второй класс только пошёл. Живём втроём в тесной «двушке» на окраине. Вернее, не живём — выкручиваемся. Я тяну всё: школу, учёбу, быт, коммуналку. Работаю без выходных — днём в конторе, вечером подрабатываю кассиром, в выходные — уборка, стирка, готовка. Родители помогают, но они пенсионеры, их копейки — капля в море. Каждая покупка — подвиг, каждый новый кроссовок — финансовый апокалипсис.
Денис будто подменили. Заперся в своей комнате, повесил замок. Выходит только к холодильнику. Тарелку за собой не моет, пыль не вытирает, на просьбы реагирует либо хамством, либо ледяным молчанием.
Но ладно бы только это… пока однажды он не заявил мне с порога:
— Мам, я женюсь. И жить будем тут.
Я сначала даже не поняла. Решила — шутит. Потом взглянула в его глаза и осознала: нет, не шутка. Он уже всё решил.
— Ты в своём уме?! — выдавила я. — У тебя ни рубля за душой, работать не хочешь! Где ты жить собираешься? Где Насте спать? Где нам?
А он стоял, как истукан. Холодный, неуступчивый.
— Моя комната моя. Нам хватит.
— Я тебе запрещаю!
— Ты не имеешь права. Я взрослый. Женюсь, когда и на ком хочу.
Я рыдала той ночью так, что, кажется, даже на похоронах мужа не плакала так сильно. Потому что эта боль — предательская. Я отдала ему всё, а он даже не спросил: «Мам, как ты?»
Через пару дней на его двери появился замок. Потом он привёл Настю — ту самую, с которой вдруг «созрел» для семьи. Глянула на неё — милая, но растерянная. Такая же ветреная, как и он.
— Я вас кормить не буду, Денис! — крикнула я в отчаянии. — У меня и так с Ваней на одном диване спим!
— Не надо, — отрезал он. — У деда попрошу. А Настю её родители поддержат.
Я не выдержала. Позвонила её родителям. И что вы думаете? Они вообще ни сном ни духом! Ни о свадьбе, ни о совместной жизни. Примчались в тот же вечер, увели её за руку. А Настя орала, что я ей всю жизнь испортила. Через три дня она вернулась. С чемоданом. И осталась.
Теперь они живут у нас. Питаются отдельно — не спрашиваю, на какие деньги. Может, дед даёт, может, она что-то продаёт. Страшно думать. Я уже не лезу. Нет сил.
Мы с Ваней по-прежнему на одном диване. Сын с «женой» — за запертой дверью. Вечерами сижу на кухне и думаю: неужели я потеряла своего Дениса? Где тот мальчик, который приносил мне одуванчики и кричал: «Мам, ты самая лучшая»?
Иногда слышу, как они смеются за стеной. А мне хочется плакать. Потому что этот смех — не радость. Он — как укор мне.
Что делать? Выгнать? Но как? Это же мой сын. Он мой. И в то же время — чужой.
Не знаю, сколько ещё выдержу. Но засыпаю каждый раз с одной мыслью: «Господи, пусть это всего лишь дурной сон…».
