Брат явился с претензией
Людмила Сергеевна поливала герань на кухонном подоконнике, когда прозвенел дверной звонок. Она поставила лейку, взглянула на часы — без четверти десять утра, слишком рано даже для соседки Анны Михайловны, любившей забегать на чай. Подходя к двери, женщина автоматически поправила домашний фартук, заглянула в глазок.
На пороге стоял мужчина лет сорока, в потертой куртке, с небольшим чемоданом в руке. Лицо показалось знакомым, но где она его видела, Людмила Сергеевна вспомнить не могла.
— К кому? — спросила она, не открывая.
— Люда, это я, Виктор. Твой брат, — голос звучал хрипло, устало.
У женщины перехватило дыхание. Виктор? Её младший брат, пропавший без вести больше десяти лет назад? Тот самый Виктор, который бросил их с матерью на произвол судьбы и укатил в неизвестном направлении?
Людмила дрожащими руками отодвинула засов.
— Витя? — она всматривалась в его постаревшее, изборожденное морщинами лицо. — Господи, неужели правда ты…
— Привет, сестрёнка. Впустишь или будем через дверь разговаривать? — Виктор попытался улыбнуться, но получилось натянуто.
Женщина молча отступила, пропуская брата в квартиру. Он переступил порог, огляделся, поставил чемодан у стены.
— Ничего не изменилось. Мамины тапки так и стоят… — произнёс он, кивнув на полку.
— А чему меняться? Мамы не стало всего полгода, — в голосе Людмилы прозвучала горечь. — Ты же знал, да? Или не знал?
Виктор опустил глаза.
— Знаю. Соседи написали. Прости, что на похороны не приехал…
— Не смог? — Людмила резко развернулась и направилась на кухню. — Пятнадцать лет мать ждала тебя, каждый день к почте ходила, надеялась на весточку. А когда ноги отнялись — я за неё ходила. До самого конца верила, что ты появишься.
— Люда, я понимаю, ты злишься…
— Злюсь? — женщина резко обернулась. — Я не злюсь, Витя. Я просто устала. Устала тащить всё одной, устала объяснять маме, почему её сын даже не позвонит.
Виктор опустился на стул, провёл ладонью по лицу.
— Чай будешь? — автоматически спросила Людмила, включая электрический чайник.
— Буду.
Повисло тяжёлое молчание. Людмила доставала чашки, нарезала хлеб, а брат сидел, уставившись в окно.
— Где ты был все эти годы? — наконец спросила она.
— По разным городам. Сначала в Ростов уехал, потом в Анапу перебрался. Работал где придётся. Семья была…
— Была? — Людмила приподняла бровь.
— Разошлись. Жена оказалась… ну, в общем, не сложилось. Детей, слава богу, нет.
— Слава богу? — женщина поставила перед ним чашку с такой силой, что чай расплескался. — А мама так мечтала о внуках. Особенно от тебя — всё говорила: «Витька парня мне подарит, будет кому фамилию продолжить».
— Люда, хватит. Что было, то было, — Виктор отхлебнул кипятка и поморщился.
— Прошлое не изменить, это точно. А вот поговорить нам стоит, — Людмила села напротив, сложив руки на столе. — Зачем приехал? После стольких лет молчания?
Брат замялся, покрутил чашку в руках.
— Дела плохи, Люда. Совсем. Работы нет, жильё не на что снять. Подумал, может, тут перекантуюсь, пока на ноги не встану.
— Тут? — женщина прищурилась. — То есть в этой квартире?
— Ну да. Она же наша общая, по наследству. Мне тоже доля полагается.
Людмила медленно поставила свою чашку. Вот оно, настоящее. Не соскучился, не раскаялся — жильё понадобилось.
— Витя, ты в курсе, что квартиру мама переписала на меня?
— Как это? — брат насторожился.
— Очень просто. Когда стало совсем плохо, оформила у нотариуса. Сказала: «Кто ухаживал, тому и жильё».
Виктор откинулся на спинку стула, лицо его стало каменным.
— Это незаконно. Я имею право на часть наследства.
— По закону? — Людмила горько усмехнулась. — А по совести? Пятнадцать лет мать тебя не видела. Пятнадцать лет я одна носила её на руках, лекарства покупала, врачей вызывала. По ночам не спала, когда приступы начинались. А ты где был?
— Я не знал, что так плохо…
— Не знал? — голос Людмилы сорвался. — Да Анна Михайловна твоего друга Сашку Королёва встречала, адрес передавала, говорила — мать при смерти, приезжай! Ты что, ослеп?
Виктор молча вертел в пальцах ложку.
— Значит, знал, — заключила сестра. — ЗнаНо когда Виктор поднял глаза и Людмила увидела в них ту же боль, что терзала её все эти годы, она вдруг поняла — может быть, прощение станет для них обоих единственным способом наконец зажить по-настоящему.
