Когда мой отец внезапно умер в 58 лет от инсульта, я думала, что хуже этой боли ничего не может быть. Оказалось, я ошибалась.
Стоя у края могилы и глядя, как гроб опускают в землю, я чувствовала, как часть меня уходит вместе с ним. Отец, Артём, воспитывал меня один с десяти лет, после смерти мамы. Он был моей опорой, моим компасом. А теперь… его просто не стало.
Рядом стояла мачеха, Светлана. Ни одной слезы. В белом платье, с жемчугом, поблескивающим на солнце, она поправила дизайнерские очки и равнодушно сказала: «Пойдёмте. Скоро начнут подходить люди.»
Дома, в единственном месте, которое я считала родным, я бродила по коридорам, пока гости потихоньку собирались. Каждый угол хранил воспоминания: сказки на ночь, ночи с телескопом, как папа учил меня кататься на велосипеде во дворе. Светлана, невозмутимая, как всегда, прервала мои мысли в его кабинете.
«Он не хотел бы, чтобы ты кисла,» сказала она. «Жизнь продолжается.»
Я не ответила. Просто попросила пару дней, чтобы разобрать вещи отца.
«Можешь остаться до выходных,» холодно ответила она. «Потом обсудим дальнейшее.»
Дальнейшее? От тона её голоса у меня похолодело внутри.
Я поехала в свою квартиру за вещами, уговаривая себя попытаться найти общий язык со Светланой — ради папы.
Но когда я вернулась в понедельник, мой ключ уже не подходил к замку.
На двери висел конверт с моим именем, написанным аккуратным почерком Светланы. Внутри — записка:
«Алина,
Этот дом теперь мой. Ты здесь всегда была лишь гостьей.
Я сменила замки. Мои дети переедут сюда… а не ты.
Пора взрослеть и двигаться дальше.
— Светлана»
Я замерла на месте, чемоданы у ног. Рядом с ними она оставила единственную мамину картину и урну с прахом моей детской собаки.
Я стучала в дверь, кричала её имя, пока не появился полицейский по вызову о «нарушении порядка».
«Это дом моего отца!» — умоляла я.
«Простите,» мягко сказал он. «Но владелица просит вас уйти.»
Слёзы застилали глаза, когда я уезжала. Я потеряла отца… а теперь, казалось, потеряла и дом.
Вечером, среди жалких обрывков детства, мне позвонил папин адвокат — Владимир Петрович.
«Надо обсудить завещание твоего отца,» сказал он. «Светлана с тобой связывалась?»
«Она меня выгнала,» гордо ответила я.
«Тогда приходи в офис. Твой отец хотел, чтобы ты кое-что знала.»
На следующее утро я сидела у него, всё ещё онемевшая.
«Твой отец изменил завещание полгода назад,» объяснил Владимир Петрович. «Он оформил дом в доверительное управление. На тебя.»
Я моргнула. «То есть… дом мой?»
«Юридически — да. У Светланы нет прав тебя выселять.»
Я потеряла дар речи. «Почему он ей не сказал?»
«Потому что знал, кто она на самом деле. И хотел защитить тебя.»
Отец как-то упоминал, что обновляет завещание, но я даже предположить не могла, что всё так серьёзно.
«И что теперь?»
Владимир Петрович улыбнулся. «А теперь… покажем ей, что твой отец был умнее, чем она думала.»
Три недели я молчала. Позволила Светлане верить, что она победила.
Потом Владимир Петрович подал документы на передачу дома из доверительного управления. Во вторник утром Светлане вручили бумаги.
В 9:15 утра мой телефон завибрировал.
«КАК ТЫ ПОСМЕЛА…»
Я положила трубку и заблокировала её номер.
Конечно, она боролась. Утверждала, что отец передумал. Наняла адвоката. Но завещание было железным — свидетели, нотариус, всё понятно.
Через три недели суд вынес решение в мою пользу.
У Светланы был 31 день, чтобы съехать.
Она не ушла.
На 32-й день я вернулась — с мастером по замкам, грузчиками и судебным приказом. И с одним особым штрихом: перед домом стоял рекламный грузовик с надписью:
«Этот дом теперь принадлежит Алине. Несанкционированные жильцы будут выдворены.»
Светлана распахнула дверь, вся в ярости.
«Ты, мелкая дрянь!» прошипела она. «Думаешь, можешь всё забрать?»
«Не всё,» ответила я. «Только то, что моё. Что папа хотел, чтобы у меня было.»
«Ты не можешь так поступить.»
Я протянулаЯ посмотрела ей в глаза и тихо сказала: «А вот и может», закрыв за ней дверь её же собственными словами.
