В тихом селе Горюхино, где домики прятались за густыми вишнёвыми садами, молодая Аксинья вышла замуж за своего любимого Степана. После свадьбы они поселились в доме его матери, Пелагеи. Но радость Аксиньи длилась недолго: свекровь оказалась строгой, и её вечные придирки резали душу, как острый серп. Аксинья, измученная, не выдержала и решила, что покончит с этой пыткой раз и навсегда.

В хмурый осенний день она пошла к старому знахарю Терентию, другу её покойного деда, жившему на краю деревни. Терентий славился знанием трав, и Аксинья была уверена — он не откажет.

— Терентий, я больше не могу! — вырвалось у неё, едва она переступила порог. — Пелагея меня доконала! Помоги, я тебе хорошо заплачу!

Знахарь пристально посмотрел на неё. Его глаза, тёмные, как лесные озёра, казалось, читали её мысли.

— Что тебе нужно, дитятко? — спросил он тихо.

— Яд, — прошептала Аксинья, оглядываясь. — Я избавлюсь от неё, и наступит покой.

Терентий долго молчал, поглаживая седую бороду. Наконец вздохнул:

— Ладно, помогу. Но два условия. Первое — убивать её сразу нельзя. Люди догадаются. Я дам травы, которые действуют медленно, без подозрений. Второе — чтобы никто не заподозрил, ты должна измениться. Стань ей как дочь. Будь добра, терпелива, слушай её. Тогда, когда её не станет, все подумают на болезнь, а не на тебя.

Аксинья, хоть и нехотя, согласилась. Она взяла мешочек с травами, который ей протянул Терентий, и вернулась домой.

С тех пор она подмешивала траву в еду Пелагеи: в щи, в кашу, в чай. Но и сама стала вести себя иначе. Сдерживала злость, когда свекровь ворчала, кивала на её советы, даже глупые. Помогала по дому, расспрашивала о её молодости, старалась быть ласковее.

Поначалу это было пыткой. Каждое слово Пелагеи злило, но Аксинья стискивала зубы и терпела. Постепенно свекровь стала меняться. Её взгляд потеплел, брань сменилась похвалой.

— Какая у меня невестка — глаз не отвести! — хвалилась Пелагея соседкам. — Лучше Аксиньи и на свете нет!

Через полгода они стали так близки, что Аксинья сама не заметила, как всей душой привязалась к свекрови. Сидели до ночи за самоваром, пекли блины, смеялись над деревенскими новостями. Пелагея стала ей как родная, а Аксинья для неё — как любимая дочь.

Но однажды, глядя на улыбающуюся Пелагею, Аксинья вдруг вспомнила про травы. Сердце её сжалось от страха. Она не хотела терять ту, что стала ей дороже многих! В ужасе она побежала к Терентию, едва сдерживая слёзы.

— Спаси её! — закричала она, врываясь в избу. — Я травила её, но теперь не хочу! Она мне стала как мать!

Знахарь улыбнулся и покачал головой.

— Не бойся, — сказал он ласково. — Яд был только в твоём сердце. В мешочке — обычная мята и мелисса. А злобу ты сама изгнала.

Аксинья закрыла глаза, слёзы катились по щекам. Она вернулась домой, обняла Пелагею и впервые за долгое время почувствовала — в душе больше нет ни капли ненависти.