Меня зовут Светлана, а моего мужа — Дмитрий. Мы вместе уже больше десяти лет, и все эти годы нас преследует одна боль — мы не можем завести детей. Несколько раз я беременела, но каждый раз всё заканчивалось печально — малыша не удавалось доносить. Последние пять лет даже надежда на зачатие стала призрачной. Мы объездили клиники от Новосибирска до Санкт-Петербурга, спустили все накопления, но врачи лишь разводили руками. Мои биологические часы неумолимо отсчитывали время, и с каждым годом мечта о ребёнке казалась всё дальше.
Нам предлагали усыновить, но Дмитрий стоял на своём: хотел именно своего, кровного. «Подберём ребёнка, когда стукнет сорок, — говорил он. — А пока пусть будет наш». Мы думали о суррогатном материнстве, но суммы там были космические. Я держалась из последних сил, отвлекаясь на игры с племянниками — тремя сыновьями моей сестры Ольги. Она растила их одна: все её мужчины сбегали, едва узнав о беременности. Мы с Димой помогали ей, как могли, но её жизнь напоминала стихийное бедствие, на которое я предпочитала не смотреть.
Как-то за ужином в нашей скромной квартире на окраине Казани зашёл разговор о детях. Мои родственники никогда не славились деликатностью, и в тот вечер их слова резали, как нож. Они издевались над моими «часиками», пеняли, что мы отказываемся от «чужого» ребёнка, и твердили, что нам не по чину капризничать. Каждая фраза била по больному. Я молчала, сжимая в кулаке салфетку, а Дима пытался отражать атаки, зная, как мне тяжело это слушать.
Вдруг Ольга, моя младшая сестра, выдала: «Чё вы деньги чужим отдавать собрались? Я могу вам родить! За небольшие деньги. Вам дешевле, мне прибыль. Ребёнок ваш, а я рожаю легко — сами видите, какие у меня крепыши. Всё пройдет гладко, по-семейному». Её слова повисли в тишине. Мы с Димой онемели, не зная, что сказать. Родня тут же подхватила, расписывая, какая это выгодная схема. Мы пробормотали, что подумаем, и поскорее сменили тему. Но думать, в общем-то, было не о чем.
Предложение сестры пугало. Во-первых, Ольга вела образ жизни, далёкий от здорового: курила, могла лишнего на празднике выпить, питалась чем придётся. Я сомневалась, что она сможет выносить здорового малыша. Во-вторых, она бы постоянно видела ребёнка — мы ведь родные. А вдруг проснутся материнские чувства? Откажется отдавать или начнёт лезть в воспитание? А деньги? Я знала: с роднёй финансовые договорённости — прямой путь к скандалам. Ольга могла начать требовать больше, шантажируя «вашим же ребёнком». И наконец, мы бы не смогли контролировать её во время беременности. Когда она носила своих сыновей, мы уговаривали её бросить курить, но она лишь огрызалась: «Сама разберусь».
Вернувшись домой, мы с Димой всё обсудили. Решение было однозначным: отказываемся. Мы хотели своего ребёнка, а не семейных драм. Утром Ольга позвонила, уверенная, что мы согласимся, и уже прикидывала, куда потратит деньги. Я осторожно сказала, что хотим попробовать сами, без посторонней помощи. Её голос стал ледяным. «Неблагодарные! — закричала она. — У вас никогда своего не будет, вот увидите! Будете подбирать чужих отбросов!» Её слова пробили насквозь, и я снова погрузилась в пучину тоски.
Но это было только начало. Ольга настроила против нас всю семью. Родственники один за другим звонили и осыпали упрёками: «Как можно отказываться от такого щедрого предложения? Она вам готова помочь, а вы нос воротите!» Каждый считал долгом напомнить о нашем бесплодии. Мама встала на сторону сестры, и их нападки стали невыносимыми. Дима пытался меня защищать, но я видела, как он сам измотан этим кошмаром.
Со временем родня успокоилась, но Ольга с мамой продолжают свою кампанию. Их звонки — как соль на рану. Я всё чаще думаю об усыновлении, но страх осуждения и давления семьи сковывает меня. Дима поддерживает, но я чувствую: эта рана не заживёт. Отказ сестре стал не просто решением, а точкой невозврата, после которой наша семья раскололась, оставив нас наедине с нашей несбыточной мечтой.
