Начальник колонии попросил заключённую присмотреть за сыном. Она напевала мальчику песню, которая показалась ему странно знакомой.
Виктор Ильич в третий раз ощутил вибрацию телефона в кармане. Наконец отпустив подчинённых, сотрудниц женской колонии, он наспех поднял трубку.
— Алло?
Вначале — тишина, затем раздражённый голос воспитательницы его сына:
— Виктор Ильич, я вам звоню уже который раз!
Он тут же съёжился, осознавая свою оплошность.
— Простите, Марина Семёновна, совещание затянулось. Что случилось?
— Случилось! Хотя ничего страшного. У Стёпы температура. Обычная простуда, но в группе ему оставаться нельзя — других детей заразит. Забирайте срочно, он уже час сидит в медкабинете.
— Марина Семёновна, я тоже на работе, не могу сорваться вот так сразу…
— Это ваши трудности, Виктор Ильич. Если вам не жалко ребёнка, который сидит один в кабинете, — как хотите, — ответила Марина Семёновна с той твёрдостью, что граничила порой с резкостью.
Родители прощали ей это, ведь с детьми она была иной — заботливой, ласковой, для каждого словно вторая мать. Дети обожали молодую воспитательницу, дома взахлёб рассказывали, что сказала или кого похвалила Марина Семёновна. Дружные, смышлёные, воспитанные — её подопечные были ей как родные.
Виктор Ильич, на ходу натягивая пальто, выбежал из кабинета и крикнул Наде:
— Бегу в сад за Стёпой. Заболел. На работу не потащу, разберусь — перезвоню.
Он даже не расслышал ответа Нади, лишь мысленно вздохнул: всё в его жизни было на бегу, с тех пор как не стало Любы. Казалось, он просто боялся остановиться — вдруг мысли о ней накроют с головой, если замедлится.
Люба и Надя подружились ещё в институте, вместе пришли работать в колонию. Люба трудилась в снабжении.
К тому времени, как сюда перевели Виктора, у Нади уже были муж и ребёнок. Через год поженились Виктор и Люба, и он не верил своему счастью. Ему повезло — в десять лет его взяла хорошая семья, что редко случалось с детьми его возраста. Благодаря приёмной матери, которая занималась с ним, Виктор окончил школу, отучился и отслужил. После нескольких лет работы его перевели сюда, где и началась его новая жизнь с Любой.
Когда родился Стёпа, Виктор Ильич был не в себе от счастья. Подшучивал об этом над Любой, а она, смеясь, называла его простофилей, отправляя развешивать пелёнки. Жизнь казалась сказкой, пока Люба не заболела.
Сперва она говорила, что просто устала, но Виктор заметил, как она стала быстро худеть. Сам записал её к врачу, оставив трёхлетнего Стёпу с крёстной Надей. Через несколько дней из больницы позвонили и попросили приехать одному, ничего не говоря жене. Тогда он понял: сказке конец. Врач сказал — слишком поздно, у Любы несколько месяцев, от силы полгода.
Вернувшись домой, Виктор встретил её взгляд — и Люба всё поняла.
— Был у врача, да? — спокойно спросила она.
Он кивнул, чувствуя, как сердце сжимается.
— Даже лучше, — тихо ответила она. — Я не знала, как тебе сказать.
— Ты… знала? — он остолбенел от её спокойствия.
— Не всё, — грустно улыбнулась она. — Но догадывалась. По анализам видно. Осталось немного… — Люба замолчала, и Виктор, опустив голову, заплакал.
Через два месяца её не стало. Буквально за неделю до четырёхлетия Стёпы. Они вдвоём отметили праздник, и когда Виктор уложил осиротевшего сына, слёзы хлынули впервые с тех пор, как Люба не проснулась.
На следующий день в саду его встретила Марина Семёновна. Видимо, высмотрела из окна.
— Виктор Ильич, понимаю, вам тяжело. Вы воспитываете Стёпу один, но ребёнок требует внимания, — строго сказала она.
Виктор невольно улыбнулся, несмотря на горе. Марина Семёновна хоть и могла быть жёсткой, но детей любила безмерно.
Подняв Стёпу на руки, он услышал:
— Пап, а куда мы? Домой?
— Не знаю, сынок. На работу тебя не возьму, дома одного оставить не могу. Даже не представляю…
Он оглянулся, боясь увидеть Марину Семёновну, и шёпотом спросил:
— Может, сам дома посидишь, мультики посмотришь? Я пораньше вернусь.
Стёпа хитро улыбнулся:
— А вдруг у меня температура поднимется или я спички найду? Детям одним нельзя!
Виктор усмехнулся: насчёт спичек он был спокоен, но мысль о температуре заставила задуматься.
— Ты прав. Видимо, придётся взять тебя с собой и оставить у тёти Нади.
Стёпа нахмурился:
— Только не тётя Надя! Она сразу отправит меня к своим девчонкам, а они вредные, заставляют меня буквы учить!
У Нади было две дочки, младшая всего на полгода младше Стёпы, но обе вели себя с ним как с подопытным кроликом.
— Есть другие варианты? — усмехнулся Виктор.
Стёпа освободил рот от шарфа и твёрдо сказал:
— Пап, позови тётю Галю.
— Тётю Галю? Это ещё кто? — удивился Виктор.
— Пап, — Стёпа вытянулся по стойке смирно, — заключённую Воронцову.
Виктор слабо улыбнулся, но затем нахмурился. Воронцова сидела не за тяжкое — просто оказалась не с теми людьми. Её не особо осуждали, разрешали помогать: убирать, готовить, работать в медпункте. Воронцову часто направляли к Виктору, и за всё время на неё не было ни одной жалобы.
Но оставить с ней сына? Это было слишком неожиданно. Виктор не решался, потому позвонил Наде, зная, что та даст дельный совет. Она выслушала и осторожно сказала:
— Нестандартно, но Галя — хорошая девушка. Ни разу не провинилась, ведёт себя достойно. Ладно, приводи её. Поговорим.
Через двадцать минут в дверь постучали. На пороге стояла Галя, в её глазах — лёгкий испуг.
— Здравствуйте, что-то не так, Виктор Ильич? Я вчера всё убрала…
— Всё в порядке, Галя, — успокоил он. — Дело в другом… — он запнулся. — Стёпа приболел, но мне нельзя отлучаться — проверка— Посидишь с ним? — спросил Виктор, и когда Галя кивнула, в его сердце впервые за долгое время потеплело.
