В шестьдесят лет я решил круто изменить свою жизнь и сбежать к любви моей молодости.

После десятилетий размеренного существования, где каждый день был как под копирку, я вдруг осознал, что больше не могу так жить. Бросил всё — семью, привычный уклад, уютный дом в тихом городке под Тулой — и ушёл к той, с которой когда-то был счастлив. Это решение зрело во мне, как гроза перед рассветом, и наконец прорвалось наружу, сметая все сомнения.

Я сидел в кресле, сжимая в руках пожелтевшую фотографию. На ней мы с Анастасией — молодые, замёрзшие, но счастливые — стояли в парке, обнявшись, будто нам всё нипочём. За окном кружились осенние листья, напоминая, что время не щадит никого.

С женой мы стали чужими людьми под одной крышей. Дети выросли и разъехались, их смех больше не звучал в доме. Я думал уйти тихо, как тать в ночи, чтобы не ранить их. Но совесть не позволила солгать. Пришлось говорить правду, какой бы горькой она ни была.

— Пап, ты в порядке? — В дверях стояла моя дочь, Ольга, её брови взлетели вверх, когда она увидела моё лицо и снимок в руках.

— Оля, садись. Надо поговорить. — Голос дрогнул, несмотря на попытки казаться твёрдым.

Я выложил всё, как на духу. Рассказал, как случайно встретил Анастасию спустя годы, как проснулись старые чувства, как понял, что не могу больше жить в клетке. Ждал криков, слёз, но Оля молча слушала, а потом тихо сказала:

— Пап, я не скажу, что полностью понимаю… Но вижу, как ты изменился в последние месяцы. Ты снова стал живым…

Её слова согрели, но впереди был самый тяжёлый разговор — с женой. Набравшись духу, я глянул в её уставшие глаза и выложил правду. Молчание повисло, настолько плотное, что я слышал собственный пульс. Наконец она с трудом выдавила:

— Спасибо за всё, что было. Иди и будь счастлив.

В её голосе не было злости, только горечь и усталость. Разрывало душу, но назад дороги не было.

Собрав вещи, я вышел из дома, где прошла большая часть жизни. Остановился на пороге, окинул взглядом знакомые стены, двор, где когда-то играли дети. Сердце ныло, но в то же время бешено стучало — впереди была неизвестность. Я шёл к той, кого любил в юности, к чувству, пережившему годы. Новый путь не обещал лёгкости, но душа уже сделала выбор.

Это был мой побег. Мой бунт. Моя последняя попытка быть счастливым.

Запись в дневнике: иногда, чтобы жить, надо решиться на безумство.