***3 июля.***
«Ложка моего борща, а не та похлёбка, что твоя супруга сварила!» — торжествующе заявила свекровь, Антонина Петровна, моему мужу, поставив перед ним дымящуюся тарелку. Голос её дрожал от убеждённости, будто она защищает сына от катастрофы. Но эта сцена, полная её упрёков и наставлений, оказалась последней каплей, обнажив пропасть между нами.
«Погляди-ка, какой бардак у вас в доме!» — начала она едва переступив порог, демонстративно проводя пальцем по комоду и показывая мне пыль, словно улику. — «Как тебе не стыдно, Алевтина? Ребёнок этим дышит! В таких условиях жить нельзя! Давай, бери тряпку, я сама всё протру, раз ты не умеешь!» Я остолбенела от её напора. В Казани пыль — дело привычное, но для Антонины Петровны я была угрозой её идеальному порядку. Молча, я достала тряпку, чувствуя, как внутри закипает злость.
Она принялась драить квартиру, а через полчаса, устало плюхнувшись на диван, сказала с гордостью: «Вот как должно быть! Видишь, Алевтина?» — будто я никогда не держала в руках швабру.
«Всё так же, как и было, — ответила я, сдерживая раздражение. — Ничего не изменилось».
«Конечно, ты не замечаешь! — фыркнула она. — У тебя никогда не было такого порядка! А это что за вонь? Опять готовишь?»
«Да, суп», — коротко бросила я, надеясь избежать скандала.
«Какой суп? Говори!» — потребовала она, как следователь.
«Фасолевый».
«Фасолевый?! — её брови взлетели до потолка. — Ты что, забыла, что Алексей ненавидит фасоль? Это же невозможно есть! Сейчас я тебе покажу, как надо варить!»
Она встала, бросив на меня убийственный взгляд. «Вот напасть с невесткой! — вздохнула. — Ни убрать, ни приготовить. Всё мне приходится делать! Как ты вообще живёшь?» Не дожидаясь ответа, она тут же переключилась: «А это что за увядшие цветы? Ты не боишься, что у ребёнка аллергия будет? Выкинь их немедленно!»
«Зачем? Они ещё красивые, и аллергии нет».
«Ах, так? — голос её стал ледяным. — Подождём Алексея, я ему всё расскажу, и он тебе объяснит!»
Я сглотнула ком в горле, зная, что вечер будет тяжёлым. Когда Алексей вернулся с работы, Антонина Петровна встретила его с сияющей улыбкой. «Сынок, погляди, как блестит! — заявила она. — У тебя так никогда не было!»
Он осмотрелся, пожал плечами: «Вроде как всегда было чисто».
«Что значит — всегда?! — возмутилась она. — Твоя жена ничего не делает, приходится мне за неё убирать! Я даже борщ сварила, иди, покормлю!» Она налила ему тарелку, а я стояла в стороне, чувствуя себя лишней в собственном доме.
«Мама, а где фасоль? — вдруг спросил Алексей, попробовав борщ. — Ты же знаешь, брат её терпеть не может, а я обожаю! Знаешь что, тебе, наверное, пора домой. Отдохни, вижу, устала».
Я не сдержала улыбки, а Антонина Петровна побагровела. Её план рухнул, и, поджав губы, она начала собираться. «Ну и ладно!» — процедила она, хлопнув дверью. С тех пор она больше не приходила с наставлениями, и я вздохнула свободнее. Спасибо Алексею — он умеет ставить точку.
Но в тот вечер, глядя на закрытую дверь, я не могла избавиться от горечи. Антонина Петровна не просто критиковала — она пыталась вытеснить меня из моей же жизни. Её взгляд, её слова были полны презрения, будто я недостойна быть женой её сына. И хотя мы с Алексем справились, её упрёки ещё долго звенели в ушах, напоминая, что для неё я — чужая. Люблю своего мужа, свою семью, но тень её недовольства всё ещё витает где-то рядом, готовая вернуться в любой момент.
***Вывод:*** Иногда самые близкие люди становятся самыми строгими судьями. Но семья — это не поле битвы, и если в ней нет места уважению, то даже любовь не спасёт от вражды.
