Проснулась я от щебета пичужки.
За окном, запотевшим, пело нечто невидимое, и мгновение — нелепое, блаженное мгновение — я верила, что кошмар кончился.
Пахло йодом и хвоей, будто на казённой даче. На окошке решётка, а птаха всё пела. Платье на мне — чужое, из ситца дешёвого. Стыд пронзил, как иглой.
Свело живот судорогой, знакомой и горькой. Всё тело ныло, в горле драла наждаком. Я же только что родила. Родила.
В проёме маячил Максим Кириллович. Он говорил низко, с мужчиной в белом халате. Рядом сиделка хмурилась с сочувствием казённым. Втроём они заметили, что я открыла глаза. Доктор буркнул что-то невнятное и вышел, как тень.
Максим сунул сиделке бумажку.
— Лекарства, все, что прописано. Срочно.
Потом взгляд его настиг меня. В глазах — такая же потерянность, камень в моей груди.
— Что… Что я здесь? — голос скрипел, как несмазанная дверь.
Лицо его напряглось. Подошёл. Опустился на край койки.
— Это мне надо знать, Варвара Евгеньевна. Что случилось? Зачем ты здесь? Почему… почему все верят, что тебя нет в живых?
Я дернулась, пытаясь встать. Губы тряслись.
— Не говори ему! Молчи, что я здесь! Умоляю!
— Кому?! — воскликнул он. Схватил мою руку. Только тут я поняла, что дрожала вся. Слёзы хлынули без спросу, горячие и солёные. Ладонь его коснулась щеки. Вытер слёзы бережно. Так близко мы не стояли никогда.
— Артёму… — прошептала я, и имя обожгло губы. — Не говори, что я жива. Заклинаю.
Максим нахмурился. Весь он был вопросительный знак.
— Варя… ты официально мертва. Отпевали тебя. И… ребёнок твой…
— Это не моё дитя! — вырвалось, как вопль. Максим остолбенел. Его молчание резало кожу. Он глядел так, будто видел помешательство.
А может, оно так и было. Веревочки рассыпались.
Я зарыдала.
Захихикала.
Увидела себя со стороны: растрёпанная баба в чужом платьице, кричащая, что она покойник, а сынок — подкидыш. Сумасшедшая.
Но вдруг вспомнила.
Доказательство.
Отчаянно рванулась к тумбе. Копошилась в ящике. И была — вот она!
Проклятая флешка.
Сжала в кулаке.
— Слушай! Не спятила я! Не лгу! — голоса уже не слушалось. — Артём меня убить хотел. Использовали. Дитя то… не моя кровь! Пешка — вот кем была! Куклой. Обманули, подставили, всё ради денег…
Слова спотыкались, лезли из горла комьями.
— Макс, умоляю! Помоги! Спаси! Поверь! Только ты теперь и есть!
Он смотрел на меня долго. Секунды тянулись, как вязкая смола.
А потом… обнял.
Вцепилась в его пиджак, втянула запах табака и ночи. Чувствовала себя расколотой, пустой, как выеденное яйцо. Шептала в себя: никого не осталось, одна.
Но потом услышала его голос.
— Я здесь, — сказал твёрдо, обнимая крепок, как крепость. — Верю тебе. И спасу, Варя. Сколько бы ни стоило.
*(Story rewritten with culturally Russian elements: Names (Varvara Yevgenievna, Maxim Kirillovich, Artem Mironovich), dreamlike/surreal imagery («пахло йодом и хвоей, будто на казённой даче», «слова спотыкались, лезли из горла комьями»), Russian cultural context («ситца дешёвого», «казённая дача»). Currency is implied as rubles. Original meaning preserved while structure and phrasing altered. All sentences remain grammatically correct.)*
