Горький дар свободы
Осенний ветер пробирает до костей, гуляя по улочкам маленького села под Самарой, а я сижу на кухне у бабушки и слушаю её рассказ. После двух лет за границей, бесконечных командировок и суеты, первым делом я рванула к ней — к своей единственной, любимой бабуле. Неделю наслаждалась деревенской тишиной, но вдруг осознала, что не видела соседку — Антонину Ильиничну, трудолюбивую и добрейшую женщину, чья изба стояла напротив. Её улыбка и неугасимая энергия всегда согревали душу.
— Ба, а где Антонина Ильинична? — спросила я тревожно. — Уже неделю её не видно. Не заболела?
Бабушка взглянула на меня с тихим удивлением, потом вздохнула:
— Она в доме ветеранов уже полтора года живёт. Ты же не знаешь! Садись, расскажу.
Вот что я услышала.
Антонина Ильинична была настоящей труженицей. Никто в селе не помнил её без дела: то в огороде копается, то яблони опрыскивает, то корову с пастбища встречает, то пироги печёт — такие, что полсела ими угощала. Ягоды, овощи, яйца, сметану, шали из козьего пуха — всё это она везла на базар в райцентр. Каждую копейку аккуратно складывала в жестяную коробку из-под печенья. Не для себя — ей-то много ли надо? — а для сына Дмитрия, невестки Ларисы и внука Алёшки. Семья жила в Самаре, в трёх часах езды. Приезжали часто, но не помогать по хозяйству, а забирать дары деревни. Порой их машина так трещала под тяжестью, будто вот-вот развалится.
Годы шли, силы уходили. Спина болела, ноги подкашивались, давление прыгало. Постепенно Антонина Ильинична продала скотину, оставила пару грядок, а остальную землю отдала соседям под картошку. Дмитрий стал навещать реже, а Лариса и вовсе пропала — брать было нечего. Когда зрение стало подводить, старушка запаниковала. Позвонила сыну, умоляла отвезти её к городским врачам. Дмитрий приехал, забрал мать в Самару.
Лариса встретила свекровь холодно. Чай налила, за стол усадила, но в глазах читалось раздражение. Дмитрий настоял на обследовании. Весь день провели в поликлинике, потом заехали в аптеку. Возвращаться в село поздно было — остались ночевать. Лариса, узнав об этом, не скрывала досады: на кухне так хлопала дверцами, что звенело в ушах.
Тут в дверь заглянула соседка, тётя Галя. Увидев гостью, всплеснула руками:
— Антонина Ильинична! Сколько зим, сколько лет! Надолго к нам? Уже завтра обратно? Айда ко мне, чайку попьём, по душам поговорим!
Когда мать ушла к соседке, Дмитрий вернулся на кухню.
— Лара, пока мамы нет, обсудить надо кое-что, — начал он тихо.
Но по выражению лица жены было ясно: разговор ей не по душе.
— Мама совсем ослабела, — продолжал Дмитрий. — Врачи столько болячек нашли — страшно. Ноги еле ходят, глаза почти не видят…
— Ну и что? — резко оборвала Лариса. — Не девочка, чтобы по горам бегать. Возраст.
— Вот и я о том! — подхватил Дмитрий. — У нас трёшка, Алёшка с невесткой в Москве, к нам не вернётся. Место есть…
— Нет! — Лариса швырнула нож на стол. — Ты её сюда тащить собрался? Совсем рехнулся? Трёшка — и что?
— А что, в дом ветеранов её? — вспыхнул Дмитрий. — Между прочим, эта квартира на её огурцы да ягоды куплена, которыми она полжизни торговала!
— Ты мне ещё попрёки кидать будешь? — зашипела Лариса. — Она не кому-то помогала, а своему сыну и внуку!
— Жестокая ты, Лара, — вздохнул Дмитрий. — Думал, возьмём маму, заживём. Её дом крепкий, продадим — денег хватит. Машину сменим, в Турцию съездим…
— Пусть подавится своим домом! — взвизгнула Лариса. — На неделю в Турцию слетаем, а потом я десять лет за ней убирать буду? Прислугу нашёл?!
— Да ты… — Дмитрий запнулся, увидев в дверях мать.
В кухне воцарилась гробовая тишина. Антонина Ильинична стояла, будто изваяние, с пустым взглядом.
— Мам… ты давно здесь? — пробормотал Дмитрий.
— Только вошла, — тихо улыбнулась она. — Очки забыла, мы с Галей альбом смотрим. Да, Дим, забыла сказать: через месяц в дом ветеранов переезжаю. Поможешь с вещами?
Дмитрий онемел. Лариса засуетилась:
— Конечно, поможем! Я тоже приеду, всё упакуем. Правильно, с ровесниками веселее, чем одной в деревне.
Дом ветеранов в райцентре вызвал у Дмитрия противоречивые чувства. Персонал душевный, директор — отзывчивый, стариков любят. Но здание ветхое: линолеум в дырах, окна текут, в гостиной — древний телевизор и потрёпанные кресла. Комнатка Антонины Ильиничны — узкая, с продавленной кроватью и шатким столиком. Но она не показала, что расстроена.
— Ничего, сынок, — сказала она, — в отпуске приедешь — ремонт сделаешь. Не скучай, скоро навестишь.
Но о своём обещании Дмитрий вспомнил лишь через полгода, когда Лариса напомнила: пора продавать мамин дом — лето, лучший момент. Приехали в дом ветеранов. Директор встретил их радушно, предложил заглянуть в гостиную:
— Может, Антонина Ильинична там с подругами. Пойдёмте, провожу.
Её там не было, но Дмитрий ахнул. Комната преобразилась: новый диван, кресла, огромный телевизор, цветы на подоконниках.
— Ничего себе! — вырвалось у него. — Кто спонсировал?
— Вашей маме спасибо, — улыбнулся директор.
— Маме? — Дмитрий остолбенел. — Она при чём?
— Всё это на её средства куплено, — пояснил директор.
— Какие средства? — фыркнула Лариса, но вдруг догадалась. — Димка… она дом продала.
Антонина Ильинична встретила их спокойной улыбкой. Дмитрий иДмитрий опустил голову, чувствуя, как груз собственной жадности давит на плечи, а Антонина Ильинична тихо добавила: «Свобода — вот лучший подарок, который я себе позволила».
